В том же письме от 12 января 1907 года обращают на
себя внимание следующие строки: «Занимаюсь, следуя совету моих профессоров,
главным образом геологией, а химией между прочим — посещаю некоторых, правда
самых крупных профессоров (Maisona, получившего на днях Нобелевскую премию за
свои научные открытия)…
…Вчера профессор Лакруа, с которым мы были на Везувии,
сам прислал мне пригласительный билет на свою публичную лекцию об извержении
Везувия. Смотря на знакомые туманные картинки (диапозитивы. — В. К.) и
слушая лекцию, я как бы второй раз совершил это интересное путешествие. Пока
что я доволен своими научными занятиями: мы четверо — двое студенток и двое
студентов — составили группу, совместно занимаясь геологией: это очень облегчает
работу и оживляет, добавлю я. Только уж очень много работы. За зиму пока я
успел побыть только на двух ученых собраниях и два раза в театре — это
маловато» (1945, с. 381). Очень интересные и многозначительные детали, многое
объясняющие, в том числе и на будущее.
Наступил особый для героя настоящей книги новый, 1907
год, изменивший его жизнь и заново приобщивший к российским делам, в которых
ему предстояло сыграть особую роль. Однако сам он и не подозревал о грядущих
переменах, судя по его письму в Орел от 30 марта того же года: «Говорят, карнавал
у нас прошел весело, но я тогда никуда не показывал носа. Вместо того, чтобы
бросать в хорошеньких женщин конфетти, я зубрил мертвых, и не всегда красивых
ископаемых.
Ведь я собираюсь этим летом держать тот самый экзамен,
на который мне следовало бы употребить не один, а два года занятий. Тут уже не
до того, чтобы выдержать первым, а чтобы не провалиться. Ну а если провалюсь,
то буду держать не осенью, а весной, через год, так как на осень я хочу поехать
в Россию (выделено мной. — В. К.) и начал к этой, столь желаемой мной
поездке делать соответствующие приготовления: выхлопотал себе новый паспорт и
без содействия батюшки, только они содрали с меня, конечно, по российскому
обыкновению.
Если я в этом году выдержу экзамен, то я буду
"лисансье”, то есть получу лисанс — диплом об окончании полного курса
естественного факультета; по-русски буду кандидатом естественных наук. Для
огромного большинства студентов-французов это единственная цель, дальше которой
они не идут, а для меня это будет в лучшем случае только половина того
подготовительного научного пути, который я решил пройти…
Затем мне надо сделать хоть маленькую предварительную
геологическую экскурсию, чтобы познакомиться и собрать материал для своей
будущей докторской диссертации (выделено мной. — В. К.) ия рассчитываю
хотя бы на маленькое содействие в этом отношении со стороны Петербургского
геологического комитета, с какой целью и имею в виду поехать прямо в Питер…
Начинаю подготовляться к своей экскурсии на дикий
север (выделено мной. — В. К.); только что приобрел самый лучший немецкий
полевой бинокль, чертовски сильный и дорогой, но по случаю, с очень большой
уступкой — за 125 франков.
Палатку и весь охотничий непромокаемый костюм тоже
закажу здесь; фотографический аппарат еще не купил» (1945, с. 382). Очень
интересное письмо с массой важных деталей, на которых остановимся особо и по
порядку.
Первая — экзамен по геологии в связи со сборами на
какую-то геологическую экскурсию пришлось отложить. Зато ему предстоял самый
сложный экзамен на звание русского полярного исследователя такому экзаменатору,
который никогда ничего не обещает и ничего не прощает (об этом в следующей
главе).
Вторая — едва ли эта экскурсия в 1907 году
планировалась осенью именно на дикий север, поскольку осень на севере — не
лучшее время для геологических исследований. Очевидно, дикий российский север
фигурировал в планах Русанова как некая отдаленная перспектива, для которой
понадобится помощь Петербургского геологического комитета.
Третья — он видит себя на будущее
ученым-исследователем и, скорее всего, в каком-то северном регионе, хотя в его
сборах (в частности, в произведенных покупках) нет ничего, что как-то указывало
бы на арктическую направленность — например, нет упоминаний о спальном мешке
или меховой одежде. Тем не менее выбор именно северного направления
деятельности в ближайшем будущем очевиден и по-своему понятен: в неизученных
местах легче собрать необходимый научный материал, который пользуется особым
вниманием в ученом мире.
Четвертая — в этих планах совершенно четко
присутствует благородное честолюбие, несомненно, способствующее выполнению
намеченных планов.
Пятая — нигде не назван будущий конкретный район
исследований, окончательный выбор которого, по-видимому, зависел от визита в
Геологический комитет в Петербурге. Более того, в возникшей ситуации было бы
логично ожидать возвращения в уже знакомый по 1900–1903 годам Печорский край —
не его ли имел в виду Русанов, когда писал родным о «диком севере»? Тем более
что глава Геол-кома академик Феодосий Николаевич Чернышев сам работал в
бассейне Печоры и на Тимане. Но это уже авторский домысел…
Так или иначе, весной 1907 года студент Сорбонны, не
окончивший курса и достаточно оторванный от родины, намечает себе будущий путь
в науку, выбрав прямой и заведомо сложный путь на «дикий север», откуда любая
научная информация у специалистов обречена на успех — остается ее только
получить. Определенно, это был не только сложнейший научный выбор с точки
зрения направления деятельности, но и важнейший жизненный рубеж для студента,
которому предстояло стать ученым-исследователем. Выбор достаточно рискованный,
где потерпело крушение немало надежд и было разбито немало человеческих судеб.
Возможно, это банальность — но Север, или Арктика (что в наше время чаще всего
синонимы), действительно любит не только любознательных, но еще и сильных или,
скорее, выносливых, способных переносить моральные и физические перегрузки
длительное время, не только месяц за месяцем в условиях, например, зимовки, но
если понадобится (а при научных исследованиях это бывает нередко), то и год за
годом. А еще высокие широты (есть и такое обозначение местностей, где
предстояло проявить себя нашему герою) любят неординарных личностей, —
несомненно, Русанов относился к таким как по своему духовному складу, так и по
интеллекту.
Весна 1907 года — время великих решений для него, еще
далеко не определившегося в своем окончательном выборе в таком далеком от
северных дебрей Париже. Так и хочется продолжить — мол, посмотрим, как он вел
себя в эти решающие для его дальнейшей судьбы дни и месяцы: не получится, нет документов
или иных свидетельств. Поскольку читателю уже известно, что дальнейшая жизнь
героя книги оказалась связанной с Новой Землей, обратимся к истории архипелага,
чтобы лучше оценить вклад Русанова в изучение этой части Российской Арктики.
|