Ночевали в трех крестьянских избах, занимая весь пол; половина легла головами к одной стене, другая половина — к противоположной. Не хватало места, чтобы вытянуться, приходилось лежать скорчившись. А после тяжелого перехода нестерпимо хотелось вытянуть ноги, и боль в мускулах долго не давала уснуть.
Следующие переходы были легче, а численность этапа постепенно уменьшалась. Из Вологды в Тотьму шло уже менее десяти человек. Тюрьма в Тотьме поразила Григория Николаевича своими порядками; она походила на семейный дом: заключенные бегали на двор за дровами, топили печи, готовили завтрак. Смотритель был довольно добродушен; в валенках, обмотанный цветным шарфом, он совсем не походил на чиновника. Стражи не было видно.
Из Готьмы в Никольск этап состоял всего из трех человек при трех конвойных. Дорога шла по сплошным хвойным лесам; Только неподалеку от деревень она проходила мимо пашен. Эти «прогалины», как их называли, были занесены глубоким снегом, итти по ним под жестоким ветром было трудно, мороз пронизывал, несмотря на полушубок; зато в лесу дорога была ровная, без сугробов, и ветер не чувствовался.
Конвой надевал наручни на арестантов только для выхода из деревень, а затем снимал их; арестанты по очереди несли наручни до следующей деревни, перед которой опять надевали их. Если навстречу попадался возок, в котором можно было предполагать какое-нибудь начальство, наручни одевали, а после встречи снимали их. В общем путь от Тотьмы до Никольска Григорий Николаевич вспоминал как приятный моцион!
Деревни на этом пути поразили Потанина стилем построек и бытовыми условиями. Все избы двухэтажные, верхний этаж представлял жилое помещение, амбары, клети и сеновалы, нижний — помещение для скота. В жилом помещении окна были крошечные, в четверть высоты и три четверти длины; избы были просторные, но довольно грязные, мыли их только к пасхе и рождеству. Стульев, кроватей, подушек не было; на ночь приносили охапку соломы и спали вповалку на полу. Освещались избы лучиной. Женщины ходили в избах в одной сорочке из холста, окрашенного в синий цвет, подпоясанные кушачком.
Никольск, место ссылки Григория Николаевича, не имел в то время и двух тысяч жителей; все здания в нем кроме двух церквей и нескольких казенных каменных домов были деревянные. Главный вывозной товар из уезда был хлеб, и Никольские купцы сплавляли его весной в барках по Югу и Двине в Архангельск.
Первую ночь в городе Потанин провел в каталажке при полицейском управлении, а на другой день его вызвали в канцелярию исправника. Последний оказался доброжелательным человеком, встретил его приветливо и сейчас же спросил, на какие средства новый ссыльный будет жить. Когда Григорий Николаевич сообщил, что у него ни имения, ни родных нет и что он жил литературным трудом, исправник пожалел, что министерство запрещает ему давать ссыльным занятия в его канцелярии, в которой писаря безграмотны, и обещал придумать что-нибудь со временем. А пока он направил его на квартиру к городовому Демиденкову, у которого была свободная «кухонка».
Жена городового сначала вспылила и начала ругать исправника за распоряжение чужим добром и мужа за то, что он исполняет распоряжения исправника, но потом успокоилась, поставила самовар и пригласила навязанного ей жильца пить чай. Отведенная ему кухонка представляла маленькую комнатку с одним окном, кроватью, столом и русской печкой, главная часть которой выходила в другую комнату; сидя на кровати, можно было протянуть ноги до шестка печи. В этой кухонке Григорий Николаевич прожил два года и вспоминал Демиденкову с благодарностью. Она сразу же осведомилась, есть ли у него деньги, и, узнав, что он принес только 18 рублей, заявила, что на эти деньги можно прожить два месяца, если выполнять ее советы. Она велела ему купить трески самого низкого сорта, гороховой муки, два горшка и сковороду; по «божеской» цене она продала ему ведро картофеля и ведро луку, дала ухват и клюку. Чай условились пить сообща.
Жизнь Григория Николаевича сложилась теперь так: он вставал рано, затапливал печь и шел в соседнюю комнату, где жили Демиденковы, пить чай. Одну неделю заваривали его чай, другую — хозяйский. У каждого была своя сахарница. Хлеб хозяйка отпускала за плату. После чаю Григорий Николаевич варил обед: в большом горшке уху из трески с картофелем и луком, в маленьком — гороховый кисель; по воскресеньям он жарил треску на сковороде.
|