«Ставрополь»
пришел в бухту Провидения светлой летней ночью. Едва Ушаков спрыгнул со шлюпки
на сонный берег, как из стоявшей у воды юрты выскочили две перепуганные девочки
и понеслись по отмели. За ними следом появился пьяный старик. Он бежал, занеся
над головой острый гарпун, каким эскимосы бьют морского зверя. Еще мгновение и…
Но тут Ушаков подставил преследователю ногу.
Вскочив, взбешенный старик замахнулся гарпуном, целя в
грудь обидчика. Тот побледнел, но остался недвижимым, смотря не на смертоносное
острие, а в глаза старику. И рука опустила оружие…
Старого эскимоса звали Йерок. Девочки были его
дочерьми. Бутылка спирта едва не привела к трагедии.
Утром Йерок с опущенной головой поднялся на
«Ставрополь». Ушаков сделал вид, что ничего не случилось, и рассказал старому
охотнику, куда и зачем идет корабль. Может, Йерок тоже попытает счастья?
А через час возбужденные эскимосы обсуждали важную
новость: Йерок собирается покинуть бухту, он уходит на новые места с
большевиком, который одним взглядом остановил занесенную для удара руку.
Йерок едет? Но раз такой уважаемый охотник решился, то
чего же мешкать другим? И двинулись на «Ставрополь» молодые и старые. В
большинстве это были бедняки. Ничто особенно не привязывало их к поселку в
бухте Провидения.
К сожалению, и здесь, у мыса Чаплина, где «Ставрополь»
принял на борт три семьи чукчей, родственные связи потянули в будущую колонию
людей, которых Ушаков с удовольствием оставил бы на материке, например, шамана
Аналько или лодыря Старцева. Однако без них отказывались ехать другие, нужные,
работящие люди,
Когда «Ставрополь» взял курс на остров Врангеля, на
его борту набралось пятьдесят пять будущих колонистов— русских, эскимосов,
чукчей. Среди них был учитель Иосиф Павлов, согласившийся поехать старшим
промышленником.
Уроженец холодной окраины России, женатый на
эскимоске, прекрасно знающий языки и обычаи северных народов, он стал другом и
помощником Ушакова. (Когда уже незадолго перед войной Георгий Алексеевич узнал,
что Павлов умер, что умерла и его жена, он взял к себе на воспитание их сына Володю.
Володя переехал с острова Врангеля в Москву, вырос в доме Ушакова и, став
связистом, вернулся в родную Арктику).
В 1926 году ледовую обстановку в Чукотском море как
будто специально заказали для «Ставрополя». Капитан Миловзоров искусно провел
судно в бухту Роджерс.
«Угрюмо встретил нас остров. Его суровый вид, плохая
слава, безжизненность и могилы погибших оккупантов наводили на тяжелые мысли.
Пароход «Ставрополь», завезший нас на остров, выгрузив продукты и снаряжение,
15 августа 1926 года покинул о. Врангеля.
С этого дня всякая связь с материком была утеряна. В
течение трех лет только один раз нас навестили гидропланы. Все эти три года мы
были предоставлены самим себе и могли рассчитывать только на свои силы…
Полное незнакомство с необитаемым до нас островом, с
его природой и условиями жизни сделали первый год существования колонии самым
тяжелым».
Так писал Георгий Алексеевич Ушаков сразу после
возвращения с острова.
Первый год…
Они высадились на песчаной косе бухты Роджерс, красной
в лучах ночного солнца. Пока ставили палатки, пока усмиряли ездовых собак,
яростно бросавшихся на невиданных «зверей» — коров, пока разжигали первые
костры из плавника, Ушаков на маленьком самолете, который до поры до времени
без дела стоял на корме «Ставрополя», облетел свои владения.
Летчик Кальвица снижал самолет над бухтами, вел его
вдоль речных долин, удивляясь, как расходится действительное их расположение с
обозначенным на старых картах. Ушаков с удовольствием разглядывал лежбища
моржей, сулившие богатую добычу охотникам. Но успеют ли они заготовить мясо?
Ведь полярное лето, едва начавшись, уже кончается.
Расчетливый эгоизм требовал задержать «Ставрополь»,
чтобы команда и специально нанятые еще во Владивостоке плотники помогли
достроить маленький поселок, высвободив охотников. Но ведь как быстро меняется
в арктических водах ледовая обстановка! Он поступил по совести: отпустил
корабль.
И едва на горизонте растаял пароходный дым, как
крепкий ветер нагнал такой лед, который неминуемо зажал бы «Ставрополь».
Хаос движущегося льда отпугивал и охотников.
Отдаленный рев моржей слышался там, куда можно было добраться лишь по
сталкивающимся, крошащимся льдинам. Никто не спешил рисковать жизнью.
Эскимосы ждали, что будет делать умилек. Это емкое
слово, которое означало и начальника, и вожака, и кормчего, вообще того, кто
должен решать и кто за всех в ответе, быстро приклеилось к Ушакову.
Умилек мог приказывать. Но он предпочел убеждать.
Убеждать терпеливо, не жалея времени и слов.
|