Глава I. Ветры Арктики
Я родился и вырос в Красноярске.
Дышал его воздухом, когда не было еще в нем примеси
индустриальных дымов, когда лошади бешено бросались прочь от первых автомобилей
и главным развлечением были гуляния в городском саду с жалким «грандиозным
фейерверком».
Приезжаю теперь в Красноярск, где биофизики заняты
экспериментальным комплексом, созданным в заботах о тех временах, когда люди
отправятся в дальние космические полеты, высадятся на других планетах.
В мои школьные годы главным биологическим
экспериментом можно было, пожалуй, назвать попытки красноярского садовода
Алексея Ивановича Олониченко выращивать сибирские яблоки — хоть мелковатые, с
кислинкой, но свои, свои! И это казалось не менее необычным, чем сегодняшний
«космический дом», где в полной изоляции люди могут жить по полгода и больше, а
набор выращиваемых «вне Земли» растений очищает для них воздух и дает пищу.
— Пусть рыхлая зеленая грудь Сибири будет одета
броней городов, вооружена каменными жерлами фабричных труб, скована тугими
обручами железных дорог. Пусть выжжена, вырублена будет тайга. Пусть вытоптаны
будут степи. Пусть будет так, и так будет неизбежно!
Это из речи Владимира Зазубрина, встреченной бурными
аплодисментами на первом съезде сибирских писателей. Съезд состоялся в 1926
году.
В зазубринском максималистском «пусть будет так», увы,
прозвучало предвидение.
Тайга поредела, ее оттеснили, повытоптали, стала она
для тех же красноярцев не столько приметой образа жизни, сколько сырьевой базой
лесной промышленности и лесохимии. И уже не одни только перелетные птицы, по
выражению Чехова, знают, где тайга кончается. Знают и экономисты, с удивлением
и печалью убедившиеся, что запасы сибирской древесины куда меньше, чем казались.
Вспомнили Чехова, вспомним и Аксакова: мы богаты лесами, но богатство вводит
нас в мотовство, а с ним недалеко и до бедности.
Главная забота Института леса и древесины
красноярского Академгородка как раз сохранение таежного океана «на зеленой
груди Сибири», наблюдение за его благополучием всеми современными методами,
включая космические.
Сам же Красноярск давно уже перенасыщен индустрией,
«жерла фабричных труб» не вызывают былых восторгов. Красноярск? Да что в нем от
былой провинции? Почти «миллионер», свой центр академической науки, свой театр
оперы и балета, филармония, великолепный концертный зал, мрамор и гранит,
лиственницы широкой набережной, вольно открытой к реке, новые мосты. Начались
изыскания для прокладки первой очереди метрополитена.
И когда я думаю, что же осталось в городе наиболее
стойким, неизменным из прошлых забот, увлечений, мечтаний, нахожу один ответ:
Север.
Север!
Продвижение русского человека на Север — исторически
сложившаяся традиция.
Поморы освоились там не позднее начала XII века, а,
возможно, и раньше. Удальцы из «Господина Великого Новгорода» шли к берегам
Белого и Баренцева морей, задолго до Ермака пересекали «каменный пояс» Урала в
его северной части, устремлялись дальше на восток.
На острове Фаддея и в заливе Симса гидрографы
обнаружили остатки лагеря русских мореходов. Время их плавания установлено по
найденным на месте стоянки монетам и другим признакам: начало XVII века. Остров
Фаддея — восточнее мыса Челюскин. Не значит ли это, что неведомые мореходы
первыми обогнули морем крайнюю северную точку Евразии?
Землепроходцы строили города на вечной мерзлоте Сибири
— таковы, например, Мангазея и Зашиверск, — селились по низовьям рек,
впадающих в Северный Ледовитый океан. Первые русские северяне — полярники «ожились»,
породнились с аборигенами, представителями малых северных народов.
Пусть сначала не Красноярск, а его сосед Енисейск
помогал движению русской вольницы к двум океанам — Северному Ледовитому и
Тихому.
С первых десятилетий XVII века среди пришлых
землепроходцев все чаще упоминаются енисейские казаки. Иван Робров добрался до
Колымы. Енисейский казачий десятник Елисей Буза морским ходом достиг устья Яны,
поднялся санным путем к верховьям этой реки, вновь спустился к океану, дошел до
устья Лены. Прикиньте-ка этот путь, даже с использованием всех видов современного
транспорта!
Семен Дежнев ушел на восток из Енисейска. Бывали здесь
Василий Поярков и Ерофей Хабаров. С Дежневым сходились пути Михаила Стадухина,
добравшегося от Енисейска до Индигирки, Колымы, Анадыря. Возможно, первым
красноярцем, отправившимся в северный поход, был Иван Ерастов. Иван Толстоухов
спустился в Карское море.
На Енисее либо рождались, либо, после расспросов
бывалых людей, уточнялись замыслы дерзких походов.
|