С прислугой скачет впереди
Не надо обладать острой наблюдательностью,
чтоб заметить дословное сходство многих мест поэмы Некрасова «Русские
женщины» и «Записок М. Н. Волконской».
Например.
У Волконской:
«В Москве я остановилась у Зинаиды
Волконской, моей третьей невестки; она меня приняла с нежностью и добротой...
Зная мою страсть к музыке, она пригласила всех итальянских певцов, бывших
тогда в Москве... Был и Пушкин, наш великий поэт». У Некрасова:
Ну, словом, что было в Москве повидней,
Что в ней мимоездом гостило,
Все вечером съехались к Зине моей:
Артистов тут множество было,
Певцов-итальянцев тут слышала я...
И Пушкин тут был... Я узнала его...
Он другом был нашего детства...
Ясно, что Некрасов зарифмовал, облек
в форму стиха «Записки» Марии Николаевны. Он почти не придал им своей окраски,
а сохранил эмоциональный настрой и то отношение к событиям, которое выразила
Волконская.
Но мы не будем вдаваться в
подробности. Этот вопрос давно и
хорошо разработан исследователями творчества Некрасова, и у нас несколько иная
задача.
Все лица, упомянутые Некрасовым в
поэме,— peальные
исторические лица.
Покоен, прочен и легок
На диво слаженный возок;
Сам граф-отец не раз, не два
Его попробовал сперва...
Граф-отец, это Иван Степанович
Лаваль, отец Екатерины Ивановны Трубецкой.
А секретарь отца (в крестах,
Чтоб наводить дорогой страх)
С прислугой скачет впереди...
Секретарь отца — француз Воше,
сопровождавший Трубецкую до Иркутска.
Ее в Иркутске встретил сам
начальник городской... —
это Иван
Богданович Цейдлер, иркутский гражданский губернатор. А вот кто прислуга — «с прислугой скачет впереди»,
мы не знаем. Но мы знаем, что это девушка-горничная.
Цейдлер пишет генерал-губернатору
Лавинскому от 29 января 1827 года:
«Выдав Трубецкой прогоны, разрешил
выезд ее и она отправилась за Байкал сего 20
генваря с прислугою из вольнонаемного человека
и девушки».
Это та самая девушка. Мы знаем, что это горничная Е.
И. Трубецкой, но не знаем ее имени.
Некрасовская строка «с прислугой
скачет впереди», напоминает нам о том, что
многие дворовые люди декабристов
добровольно разделили с ними участь изгнания. Приехали горничные с
Нарышкиной и Трубецкой. С Волконской приехала горничная и дворовой человек по
имени Степан. Но следовать в Сибирь с декабристами они могли только
добровольно, таково было распоряжение царя. Надо полагать, эти простые люди
прекрасно понимали, за что пострадали те, кому они служат. А главной целью
декабристов было освобождение народа от крепостного права.
В Иркутском областном архиве есть
«Дело», которое знакомит нас с тремя именами дворовых людей, которые помогали
декабристам и делили с ними их нелегкую участь. Одно из этих имен и есть имя
девушки-горничной Е. И. Трубецкой, безвестной некрасовской героини, о которой
он упоминает всего одной строкой —«с прислугой скачет впереди». Но прежде чем
ознакомиться с этим «Делом» подробно, повнимательней приглядимся к тому
времени, когда Е. И. Трубецкая едет в Сибирь.
11 июля 1826 года иркутский
летописец занес на скрижали истории: «...Строитель в Иркутске обруба по берегу
р. Ангары и моста через речку Ушаковку полковник Александр Анисимович Медведев
выехал из Иркутска в Россию».
Полковник Медведев, действительно,
укрепив берег Ангары деревянными сваями от Богоявленского собора до Московских
ворот, сдал отчеты, вернул городской думе инструмент, тюремному замку его
обитателей и отбыл в столицу. Около Казани случайно он встретился с Екатериной
Ивановной, сухо раскланялся с ней и проехал дальше. В это время тогдашний
генерал-губернатор Восточной Сибири Лавинский был приглашен Николаем на коронацию
в Москву и пребывал при особе некоронованного царя. Проехав московские заставы,
Медведев направился к Лавинскому. Передал ему официальные сообщения из Иркутска
и как бы между прочим упомянул, что встретился и разминулся с женой
государственного преступника Трубецкой, направлявшейся в Сибирь к мужу.
Лавинский вдруг спохватился, что не имеет никаких инструкций относи-, тельно
жен государственных преступников, но не растерялся и упредил начальство, подав
Дибичу рапорт и кое-какие соображения на сей счет.
«...Многие, может быть, решаются
уехать в Сибири не из любви и привязанности к своим мужьям, но из пустого
тщеславия, чтоб быть предметом разговоров и. показать публике, что пожертвовали
для мужей собственным своим благополучием, но коль скоро мечтании рассеятся
вразумлением об ожидающей их участи, то может
быть, исчезнет и охота к выполнению необдуманного намерения».
Если бы знал этот генерал от
чиновников, что Екатерина Ивановна не только никогда не вернется к той публике, для которой «хотела» быть
«предметом разговоров», но вообще будет похоронена в сибирской земле, то,
наверное, даже он устыдился бы своих слов.
«Судя по состоянию, жены сии могут
иметь большие деньги. Могущественная
сила оных в краю бедном, населенном людьми буйными и развратными, может иметь
вредное влияние, и потому не должно ли ограничить их в привозе с собою наличных
сумм?».
Екатерину Ивановну принимает в
Иркутске гражданский губернатор Цейдлер, чинит ей
всякие препятствия, запугивает, всеми путями
пытаясь отвратить ее от поездки за Байкал. Но Екатерина Ивановна мужественно
добивается своего. Цейдлер пишет Лавинскому:
«Трубецкая, быв несколько раз...
всемерно убеждаема, чтоб переменила свое намерение, но ни картины жизни, ни
судьба будущих детей не могли ее к тому убедить, и она, утверждаясь на записке,
полученной от князя Голицына, в которой изъявил он, что государь император не
препятствует ей ехать к мужу, остается совершенно непреклонною. Перемену
места назначения ее мужа... старался скрыть от нее, доколе не будет он на море,
и, пригласив к себе в дом, объявил, на каком условии может жить с мужем. Она
услышала о том, упала на колени и в восторге обещалась дать подписку, что отказывается от всего, не будет иметь
даже связей с родными, готова идти пешком, лишь бы пустили ее к мужу».
Документ, блестяще характеризующий
Трубецкую! И это пишет чиновник, призванный видеть в ней жену государственного
преступника, а не подчеркивать ее достоинства.
Между тем «соображения» Лавинского
обрели уже форму параграфов и вступили в силу. В донесении от 29 января 1827
года Цейдлер пишет, что им создана комиссия для «описи имения Трубецкой для
обращения хранения в губернское казначейство».
То есть все деньги, кроме самых
необходимых, драгоценности и даже вещи у нее отбирались и она ехала дальше без
средств.
«Выдав Трубецкой прогоны, разрешил выезд ее
она отправилась за Байкал сего 20
генваря с при гою из вольнонаемного человека и девушки.
Считая долгом донести о сем вашему
превосходительству, честь имею присовокупить, что г. Лепарский о порядке, с
коим дозволено Трубецкой следовать мужу, извещен от меня подробно.
Губернатор Иван Цейдлер».
В Благодатском жизнь на первых порах
была трудной. Волконская и Трубецкая привезли денег немного. Женщины экономили
на всем. Сами готовили для узников, чинили им одежду, помогали заключенным,
находившимся в одной тюрьме с декабристави. Начальство требовало ежедневных
отчетов по расходам, и между Волконской и Бурнашевым, сатрапом и тюремщиком,
произошел такой разговор:
Бурнашев: — Вы не имеете права
раздавать рубашки; вы можете облегчать нищету, раздавая по 10 копеек нищим, но
не одевать людей, находящихся на иждивении правительства.
Волконская: — В таком случае,
милостивый государь, прикажите сами их одеть, так как я не привыкла видеть
полуголых людей на улицах.
Этот диалог Волконская приводит в
своих «Записках».
Потом она пишет:
«Между тем у нас не хватало денег; я
привезла собой всего 700 рублей ассигнациями; остальные деньги находились в
руках губернатора. У Каташи не оставалось больше ничего. Мы ограничили свою
пищу: суп и каша — вот наш обыденный стол; ужин отменили. Каташа, привыкшая к изысканной
кухне отца, ела кусок черного хлеба и запивала его квасом».
К весне 1828 года по причине
стесненных средств и чисто человеческих конфликтов Трубецкая и Волконская
отправляют горничных девушек домой, в Петербург. Это возможность снестись с
родными и, конечно, женщины не преминули воспользоваться ею.
«Не могу передать, с какой грустью
мы смотрели на их отъезд в Россию; заключенные стояли все у окон, провожая
глазами их телегу; каждый думал: «Этот путь загражден для меня. Мы остались без
горничных».
Именно этот отъезд девушек положил
начало «Делу», которое хранится в Иркутском госархиве. Небольшое по объему,
но чрезвычайно интересное, оно раскрывает перед нами еще одну страничку из жизни
первой декабристки, ведущей скрытую, но упорную борьбу с николаевской
чиновничье-бюрократической машиной.
Судя по всему, девушки из Читы до
Москвы добрались благополучно. Здесь они передают просьбы, письма, и дальше
события развиваются как в приключенческом романе. Выехали девушки из Читы в
феврале, но уже 10 апреля Лавинский получает от Бенкендорфа следующее
послание:
«Секретно.
Милостивый государь Александр
Степанович!
Получив от г. начальника II округа
корпуса жандармов генерал-майора Волкова записку об отправленных будто бы
графом Потемкиным в Сибирь человека Данилы Васильева Бочкова и девки Аграфены
Николаевой с деньгами и вещьми и письмами к жене государственного преступника
Трубецкого, я счел долгом сообщить оную вашему превосходительству с тем, что не
угодно ли будет Вам, милостивый государь, принять в сем случае надлежащие меры
предосторожности.
С совершенным почтением и истинною преданностию
честь имею быть вашего превосходительства покорнейший
слуга Бенкендорф».
Вот и началось. В Сибирь отправился
человек Данила Васильев Бочков и девушка Аграфена. К тому времени денег у
читинских узников почти не было «суп да каша — вот наш обыденный стол» — и в
Сибирь, кажется контрабандой, едут первые письма и деньги. К письму Бенкендорфа
приложена копия донесения
генерал-майора Волкова.
«Копия.
На сих днях получил я сведения, за
достоверность которых хотя и не ручаюсь, однако же полагаю более справедливым, нежели
на одних догадках основанным.
С места ссылки государственных
преступников жена бывшего полковника князя Сергея Трубецкого (урожденная
княгиня Лаваль) прислала в Москву с письмом к тайной советнице Муравьевой служанку свою Авдотью, которая после
нескольких дней пребывания здесь ездила в С.-Петербург к графине Лаваль, по возвращении
назад привезла с собою вручённый графинею Лаваль зимний салоп и другие женские
вещи, в которых будто бы зашиты письма — все сии доставлены были г-же
Муравьевой, а ею переданы графине Потемкиной (урожденной княгине Елизавете Трубецкой), родной сестре
сосланного брата.
Она и муж ее, граф Потемкин, 18
числа сего отправили в Сибирь к помянутой Трубецкой
нарочных на почтовых, бывшего при графе камердинера, прежде крепостного, а ныне
московского мещанина Васильевича Бочкова, человека им преданного, тайного и
хитрого, и с ним девку Аграфену Николаеву, вручив им знатную сумму денег и все
выписанные вещи.
Означенная же служанка Авдотья
осталась в Москве в услугах у госпожи Муравьевой».
Какое сразу движение, сколько имен.
|