Коснувшись
юридических вопросов и вопросов обычного права, Ренье всю следующую семнадцатую
главу посвящает производству у бурят тяжебных дел и характеристике правовых
отношений между ними. «Буряты, вообще говоря, имеют своих повелителей. Те из
них, которые живут по ту сторону Байкала, имеют двух тайш или князей. Каждый
род имеет своего собственного сей-санга или начальника, шуленгу или его
помощника, наконец, пятидесятника или десятника. Иркутские же буряты имеют
только шуленгу, который и разрешает все споры и тяжбы, возникающие между ними,
наказывая провинившихся при помощи батогов .
(Paddogen), наказанием, принятым
у русских, главным образом в милиции». Следует весьма картинное описание
«битья батогами», которое пропускаем в виду его общеизвестности. «Буряты, —
отмечает Ренье далее, — имеют удивительную склонность к тяжбам; самые незначительные
проступки, вещи, стоимостью не больше рубля, дают им повод к тому, чтобы
начать судебный процесс и войти в канцелярию с соответствующим письменным
ходатайством. Их страсть к спорам простирается так далеко, что они судятся не
только с посторонними, но беспрестанно ссорятся между собой. Это является
причиной того, что их многочисленные знатные фамилии благодаря непрерывным и
крупным судебным издержкам буквально разоряют себя». В главе восемнадцатой
идет речь о сторожевых постах из бурят на китайской и монгольской границе,
причем автор упоминает об их ловкости, чуткости и замечательном умении по следу
находить зверя и человека. Глава девятнадцатая посвящена рассказу об охоте и
ремеслах у бурит, из которых отмечены кузнечное ремесло и обработка ими
различных мехов; здесь же, между прочим, автор упоминает о диких лошадях, водящихся
на русско-китайской границе, низкорослых, но очень быстроходных, которых якобы
невозможно приручить, так как они быстро убегают от человека, не желая подчиниться
его власти. Глава двадцатая, трактующая о «почтовых станциях», начинается с
довольно интересного указания. «Для того, чтобы братские, не понимающие
русского языка, равно как и другие туземные племена, находящиеся под русским
владычеством, в случае приезда курьера или почтальона могли знать, сколько
лошадей нужно ему поставить согласно его проездному паспорту, в канцеляриях,
которые выдают эти паспорта, на шнурке, к. кончику которого приделана печать,
все время завязывается столько узлов, сколько лошадей требуется для данного
путешественника». Глава двадцать первая посвящена болезням бурят, причем автор
специально останавливается на роли «обманщиков-шаманов», охотно выполняющих
обязанности знахарей; между прочим, автор подчеркивает распространенность среди
бурят венерических болезней. В главе двадцать второй говорится о бурятском
гостеприимстве, об их общественной жизни, о приеме ими проезжих чиновников и об
обычае выкуривать вместе с ними трубку; описан церемониал приема гостей в юрте.
Глава двадцать третья посвящена крещеным бурятам. На странице 168 автор говорит
о метизации бурят и русских, процессе, стоящем в прямой зависимости от числа
бурят, перешедших к православию: отмечено, что селенгинские буряты сильнее
других преданы ламаизму, «так как есть надежда, что эти племена, в конце
концов, полностью избавятся от своих колдунов». В главе двадцать четвертой
содержатся некоторые любопытные сведения о социальном расслоении бурятского
рода.
Обедневших
бурят, например, оставляют без всякой помощи. Правда, бурятам, главным образом
нерчинским, впавшим в бедность, помогают до трех раз кряду и снабжают их
лошадьми, рогатым скотом, овцами и т. д., если они после этого разорятся в
четвертый раз, то помощь им больше не оказывается, и они бывают обычно принуждены
служить у богачей своего племени, где они, правда, получают полное и
достаточное содержание. Иркутские и селенгинские буряты, так же как и тунгусы,
тоже оказывают помощь своим обедневшим .единоплеменникам, но далеко не в той
степени, как первые, поэтому бедняки здесь обычно поступают на службу к русским
или другим бурятам, чтобы пасти скот и часто питаться молоком: в последнем
случае, однако, их господа должны уплачивать им определенную плату; при этом
следует заметить, что эти буряты пасут окот не так, как это делают пастухи в
других местах, но выполняют это, все время сидя верхом».
Очень
интересна двадцать пятая глава: о праздниках и развлечениях. «В начале февраля
месяца,— пишет Ренье, — буряты и монголы справляют праздник Chusasa chara baran, по-монгольски
называемый Sachan-chara или
белый месяц. Он длится обыкновенно от пяти до восьми дней. Первого числа этого
месяца они чистят все в своих юртах, приводят в порядок, вынимают оттуда, где
они хранились, своих божков, кладут их на столы, льют, как уже было замечено,
в качестве жертвы богам в поставленные на столе чаши масло и молоко, жгут
китайские свечи и украшают свои юрты настолько, насколько это позволяет каждому
его благосостояние. В тех же местностях, где существуют настоящие храмы, как например
в Кяхте и др., они приносят в жертву своим божкам, помимо упомянутых
предметов, также несколько овец, с которых снято сало, и различные по-китайски
приготовленные закуски. Перед храмом, на своего рода маленьком алтаре, горит
неугасимый огонь. По окончании празднеств ламы или священники берут все эти
принесенные жертвенные предметы, обносят их как святыню вокруг юрт, причем, как
об этом нетрудно догадаться, они от этого получают и свою выгоду. Подобно
тому, как весной, с ростом травы, скот дает приплод и коровы начинают давать
больше молока, так увеличивается у этого народа радость и удовольствие по мере
приближения того времени, в которое начинают гнать и приготовлять свой
благородный напиток — водку; они имеют к ней неукротимую страсть и пьют в
течение всего лета совсем неумеренно, особенно взрослые; молодежь и женщины
употребляют ее гораздо умереннее.
Когда
бурята спрашивают, когда кончатся их праздники, он обыкновенно отвечает: «Как
только трава вырастет, коровы отелятся и жирные станут». Этот народ имеет
также весьма удивительную наклонность к курению табака и не может прожить без
него ни одного дня. Стар и млад, мужчины и женщины, даже дети курят совершенно
неумеренно, опустошая иной раз по 20 трубок
в час, впрочем, следует заметить, что их трубки очень малы и вмещают в
себя не больше полного табаком наперстка.
Для
своих трубок охотно покупают они у китайцев табак, называемый Machowog, или Masctabak, и тот, который
повсеместно в Сибири известен под именем Вак-tschi; он красного цвета, кудреватый,
необыкновенно тонкий и имеет особенный запах, который не всякий может
переносить; существует, однако, еще сорт подобного же табаку, который темнее
цветом и качеством много лучше первого. Несмотря на это, буряты, в частности иркутские,
начинают употреблять черкасский курительный табак и начинают находить в нем
вкус. Помимо наклонности к водке и табаку, буряты— большие
любители пения, в чем также состоит одно из излюбленных ими развлечений. Когда
в юрте собирается кружок, или в одной из них находятся в гостях, когда они
едут в город или в компании проезжают через лес или поле, обычно затягивают они
песню: при этом молодежь подражает голосам некоторых птиц, например, голубей,
уток, кур, гусей и т. д., что и смешно, и приятно для слуха».
В
главе двадцать шестой объединен ряд разрозненных замечаний, почему-либо не
попавших в предыдущее изложение; она носит поэтому странное и не вполне вразумительное
заглавие: «О стирке ими белья и об их сновидениях». Ренье отмечает, что «мытье
белья буряты не только не знают, но и не имеют о нем никакого понятия: свои
рубахи, невыносимо пропахнувшие дымом, они бросают только тогда, когда
последние совсем сносятся», что же касается сновидений, то автор лишь немногое
мог сообщить об этом; он говорит, впрочем, что буряты, «подобно воем языческим
народам», очень любят толковать сны, к чему обычно привлекают своих шаманов;
приведено несколько типичных разгадок, например, если буряту приснится собака,
то она означает врага. В последней двадцать седьмой главе говорится о способах
приветствовать друг друга, здесь же несколько слов сказано о поимке бурятами и
тунгусами беглых, в чем проявляют они большую ловкость.
Остается
сказать несколько слов о бурято-немецком словарике, заключающем все сочинение.
Его значение определят специалисты; можно только сказать, что словарь этот был
в XVIII веке единственным в своем роде и как таковой несомненно ценился.
Отдельные бурятские слова приведены были в третьей части путешествий Палласа, у Георги в первой книге его путешествий, у Фишера.
В Путешествии Гмелина напечатана запись бурятской песни. Таким образом, для ознакомления с бурятским
языком лингвисты XVIII века имели самый незначительный материал, притом
разбросанный в отдельных сочинениях историков и путешественников. Это, несомненно, повышает ценность словаря Ренье, заключающего в себе свыше 300 слов (помимо приведенных в самом тексте
сочинения), подобранных притом по определенному смысловому плану. Есть все основания предполагать, что этот словарь может быть назван первым в литературе
словарем бурятского языка. Нужно сказать, что он не прошел незамеченным в
Западной Европе, и что его называют в своих старых библиографических работах по
истории всеобщего языкознания Эйхгорн и Аделунг. Забытым он оказался только в русской литературе, по крайней мере монголист А. Д. Руднев, дающий по
возможности исчерпывающий список работ о бурятском языке в приложении к своему
исследованию «Хори-бурятский говор» и называющий, например, «Ветегкип-gen einer Reise im Russ. Reich» Георга (1775), ни
словом не обмолвился
о словаре Ренье, составленном в то же время, что и книга
Георги, но гораздо
более полном.
|