Туристический центр "Магнит Байкал"
      
Четверг, 28.03.2024, 23:31
Приветствую Вас Гость | Регистрация | Вход




Полезные статьи о Байкале

Главная » Статьи » Сибирь в описаниях европейцев XVIII в.


Известия в середине XVIII в. Мессершмидт, Паллас, Георги, Гмелин, Лаксман, Зиверс - 1
Большинство известий зарубежных ученых начала XVIII столетия при всем их богатстве и многообразии все же дают довольно случайные и разрозненные сведе­ния. Им как бы не хватает целеустремленности, они как бы сопутствуют другим, политическим или дипломатиче­ским явлениям. Таковы, например, содержащиеся в тру­дах Белла, Унферцагта и Ланге материалы. Не прису­щий истинному исследователю дух поиска, а печальная необходимость — плен — заставляли шведских офице­ров Страленберга, Мюллера, Рената заниматься изуче­нием природы, и общественного уклада неведомой и по­рой совсем чуждой им страны, изучением, к которому они, кстати, были подготовлены недостаточно — некото­рый дилетантизм трудов Страленберга был отмечен еще его современниками.
           К тому же ранние «сибирские экс­педиции» начала XVIII века, как правило, в материаль­ном отношении были оснащены явно недостаточно; про­езд по пустынным областям Сибири был медлителен и тягостен, и это заставляло невольно уклоняться от за­труднительных и труднодоступных мест, менять произ­вольно маршруты, что, конечно, не способствовало непрерывности и полноте сделанных наблюдений, часто приводило к описательности и созерцательности. Но, начиная с 20-х годов XVIII столетия, научное изучение Сибири приобретает иной, организованный и системати­ческий характер. «Планирование, руководство и матери­альное обеспечение сибирских научных   экспедиций пе­реходят в руки центральных государственных учрежде­ний, действовавших с большим размахом в доселе неви­данном масштабе». Таковы организованные еще в цар­ствование Петра Беринговы путешествия и ряд анало­гичных предприятий, в которых участвовали не отдель­ные ученые-одиночки, а целые научные коллективы. На­ука стала государственной необходимостью, всячески по­ощрялась материально и духовно, вопрос о подготовке научных сил становится делом первостепенной государ­ственной важности, к научной деятельности привлекают­ся многие иностранцы, в первую очередь ученые-немцы. Участниками больших комплексных экспедиций, органи­зованных русским правительством для изучения Си­бири, становятся Д. Г. Мессершмидт, И. Г. Гмелин, Г. В. Стеллер, Э. Лаксман, П. С. Паллас, И. В. Геор­ги, И. Зиверс и др.
В соответствии со стоящими перед этими учеными за­дачами их сообщения и дневники содержат, естественно, преимущественно специальные материалы по зоологии, ботанике, географии, этнографии, картографии и т.д. Однако мы находим здесь и небезынтересные бытовые зарисовки, социологические и философские размышле­ния, соображения об общественном строе XVIII века, о развитии промышленности, о прогрессе цивилизации и т.п. Именно эта сторона трудов ученых-иностранцев, членов и сотрудников русской академии наук, еще недо­статочно выяснена и в некоторых исследованиях по ис­ториографии Сибири изображается односторонне и по­рой неправильно. В. Г. Мирзоев, например, в своем безу­словно ценном труде «Историография Сибири» с излиш­ней, на мой взгляд, предвзятостью и запальчивостью и, во всяком случае, без достаточных оснований говорит о духе шовинизма и крепостничества в работах Мессерш­мидта: «Сибирские материалы, имеющие отношение к социальным наукам, носят нередко субъективный харак­тер, и к ним следует относиться осторожно. Личные ка­чества Мессершмидта весьма неприглядны; он выступает перед читателем как воинствующий шовинист, презира­ющий русский народ, как жестокий крепостник и, нако­нец, мистик».
Эту характеристику Мирзоев склонен перенести в ка­кой-то степени на Гмелина и Палласа: «Освещение со­временного положения Сибири Палласом напоминает дух «Антидота» Екатерины II, представляющий собой универсальную защиту самодержавного строя». Конеч­но, нельзя также мириться с тем, что некоторые исследователи вообще умалчивают о социологических и философских воззрениях зарубежных ученых-сибиреведов XVIII века, но надо полагать, что можно найти ка­кое-то среднее, более объективное и приемлемое реше­ние. Во всяком случае, Г. Скурл, составитель и автор предисловия к сборнику «По ту сторону Каменных Во­рот», справедливо указывает, что Мессершмидт, Гмелин, Паллас были истинными детыми своего века, века Про­свещения со всеми его резкими противоречиями: «Как Штеллер и Самуэль Готлиб Гмелин, так и Паллас был истинным сыном Просвещения. Его взгляд на жестокость русского управления в Сибири и всеобщую отсталость русских отношений в Европе, как и в Азии, был непод­купен. Он откровенно высказал, с чем не соглашался, И дал кое-что в печать, для чего другим не хватало реши­мости. Как лучшие его современники, он надеялся, что его критика будет способствовать улучшению положе­ния. В своих книгах он храбро высказывал, что было ему, как Штеллеру и обоим Гмелиным, близко к сердцу, стремился способствовать не только выявлению форм жизни на Земле, но и прогрессивному развитию челове­чества. В этом смысле и немецкие путешественники Иоганн Гмелин и Петр Симон Паллас, находясь на рус­ской службе, своими многообразными путешествиями между Уралом и Камчаткой в XVIII веке имеют большие заслуги». Иное дело, что Просвещение в Германии, за небольшими исключениями, было иным, чем во Франции и России, было более убогим, ограниченным, отягощен­ным большим грузом ложных традиций и феодальных предрассудков, но «воинствующими шовинистами и кре­постниками» Мессершмидта, Гмелина и Палласа все же не назовешь.
Не следует при оценке социологических воззрений этих ученых упускать из виду и чисто психологические факторы. Действительно, попытаемся представить себе немецкого ученого, аккуратного, педантичного, пугливо­го, только что покинувшего духоту маленького немецкого университетского городка с его рутиной и убогим скла­дом жизни, где все раз навсегда предусмотрено и регла­ментировано. И вдруг — беспредельная ширь, новый мир, невиданные и странные одетые в меха люди, глухие удары шаманского бубна. И полное одиночество. И высочайшее повеление: описывать земли, натуральную ис­торию во всех ее частях, материи медицинские, эпиде­мические болезни, сибирские нации и их филологию, памятники древности и все, что еще будет найдено при­мечательным, набивать чучела птиц и животных — и все это доставить в Санкт-Петербург. Легко сказать, описать и собрать все это, столь необычное, пугающее новизной и непонятностью. Гнет неведомого, страх перед необъятным, заскорузлые старые мысли, представления и — необъятная ширь новой жизни. Страх, испуг неведо­мого, немыслимого, — все это ложится на бумагу акку­ратными строчками записей. Час за часом, день за днем. Природа, люди, события — все в аккуратных строчках дневника. А потом оказывается, что все это как будто никому не нужно — так заверяет достопочтенный Блументрост и другие высокочтимые господа в расшитых парадных мундирах. Арест, наложенный на коллекции, отказ в выдаче обещанной награды, интриги, неустроен­ность личной жизни, нищета. Нет ничего удивительного в том, что иногда через строгие, деловые записи проса­чиваются нотки раздражения, брюзжание.
Случалось и так, что апологетические и верноподда­нические заверения немецких ученых являлись лишь традиционной общепринятой формой для выражения искреннего восхищения делами народа, сумевшего в короткое время превратить дикую страну в цивилизован­ную благоустроенную область. В одном из своих писем (март 1795) И. Зиверс, говоря о научных целях своего сибирского путешествия, добавляет: «Еще одну цель преследовал я при опубликовании этих писем: искоре­нить злое предвзятое мнение о Сибири многих, особен­но за границей. Сибирь — такая превосходная страна, какую только можно найти в мире под такой же широ­той... Здесь почти невероятным образом большие непро­ходимые леса и пустыни превращены населением в стол­бовые дороги, а дикие равнины — в плодороднейшие поля. Ныне путешествуют в этой преогромной стране с надежностью и удобствами, о каких в других государст­вах мира, при таких больших расстояниях, и речи не может быть. Дороги хороши и надежны, мосты, там где это необходимо, содержатся в порядке, почтовые под­ставы предоставляются быстро и недорогой ценой, и везде можно получить провизию. Правда, горшки везде бьются, и было бы несправедливо требовать, чтобы все в Сибири было бы совершенно. Так, например, трактир­щики и постоялые дворы в Сибири считаются редкостью. Но, с другой стороны, ни в одной другой стране мира нет большего гостеприимства. Каждый путешественник хорошего поведения может везде надеяться на сердеч­ный прием, особенно у добрых поселян. Одним словом, Сибирь приближается гигантскими шагами к самым просвещенным странам Европы».
Не менее восторженно описывает Зиверс Иркутск: «Иркутск после Тобольска — самый большой и важный город Сибири. В нем сейчас много красивых зданий, сре­ди которых особо выделяется большой состоящий из двух отделений каменный гостиный двор. Город насчи­тывает 2800 домов и до 20 000 жителей. Изрядной длины улицы упорядочены. Особенно величествен вид, созда­ваемый при свете солнца двенадцатью каменными церквями... Семинарий для юношей, склонных посвятить себя духовному званию, народная школа, небольшая библиотека и собрание редкостей натуральной истории и театр — все это здесь создано для образования юноше­ства, и все здесь намного улучшилось с тех пор, как Георги написал свое известие об этом городе. Особенно способствует приличному и смелому поведению юноше­ства театр. «Театр? — слышу я ваш вопрос. — В такой отдаленной стране?». Да, совершенно точно!, и еще боль­ше вы удивитесь, если добавлю, что актеры — местные жители, никогда раньше не видавшие театр, и все же несмотря на это их представления весьма милы и музыка не неприятна. Ибо все полковое начальство в Сибири ни на день не оставляет без упражнения свою полковую музыку и достает для нее из России время от времени новейшие ноты».



Категория: Сибирь в описаниях европейцев XVIII в. | Добавил: anisim (29.11.2010)
Просмотров: 2763 | Рейтинг: 5.0/8 |
Всего комментариев: 0

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
<Сайт управляется системой uCoz/>