Однако сведения о находке мореходной книжки одного из
членов экипажа «Геркулеса», увы, попали во многие серьезные публикации и стали
чуть ли не главным доказательством в пользу версии гибели экипажа, поскольку,
мол, подобные документы их владельцы берегут до последней крайности. Все правильно,
кроме самого главного — столь убедительного документа на месте находок не
оказалось, а то, что было обнаружено, носит настолько случайный характер, что
наводит на мысль о сортировке с целью отбора необходимого для дальнейшего пути.
Важный урок на будущее — информация, полученная из вторых рук, к сожалению, не может
претендовать на достоверность — это не более чем некая ориентировка для
дальнейшего поиска. Такой вывод следует из публикации Н. Литке.
Виднейший специалист в области полярных льдов и
одновременно по истории изучения Российской Арктики член-корреспондент Академии
наук В. Ю. Визе следующим образом интерпретировал результаты находок:
«Сделанные "Сталинцем” и "Торосом” находки доказывают, что "Геркулесу”,
несмотря на исключительно тяжелое состояние льдов в Карском море в 1912 году,
все же удалось проникнуть далеко на северо-восток этого моря. Около берега
Харитона Лаптева судно, по-видимому, было вынуждено зазимовать, а может быть,
его раздавили льды. Выждав окончание полярной ночи, Русанов и его спутники,
очевидно, направились пешком на Енисей, причем, весьма вероятно, двигались
отдельными группами. Обнаруженный на острове Попова — Чукчина лагерь, был,
по-видимому, одной из последних стоянок уже сильно ослабевших путников» (1948,
с. 109).
На таком скудном информационном фоне любые детали
приобретают важнейшее значение, и немало их содержится в письме второго
помощника капитана «Сталинца» А. В. Ма-рышева в Архангельский краеведческий
музей, отправленном также почти двадцать лет спустя после описанных событий:
«После рассказа Цыганюка о своей находке Гусев рассказал
о своей. В кают-компании "Сталинца” возникли горячие дебаты, в результате
которых стало ясно, что судно открыло следы экспедиции Русанова. Старший
помощник капитана Ржевский-Бондырев и я неоднократно просили начальника отряда
Лютостанского разрешить кому-нибудь из нас высадиться на остров Попова —
Чукчина и произвести на нем детальные поиски и сбор предметов. Лютостанский,
будучи очень ограниченным человеком, не придал должного значения находкам
Гусева и Цыганюка ("Мало ли в Арктике людей гибло!”) и в нашей просьбе нам
отказал. Таким же ограниченным человеком оказался и капитан "Сталинца”
Дубровин, не поддержавший нашей просьбы и не высадивший одного из нас на поиски
своей властью. Этим поиски были остановлены на два года.
По окончании плавания я вернул Цыганюку его находки,
которые в конце концов попали в Музей Арктики в Ленинграде…
В 1936 году слухи о нахождении "Сталинцем” следов
экспедиции Русанова дошли до Арктического научно-исследовательского института.
Его директор, профессор Р. Самойлович, пригласил меня для информации. Кроме
устного доклада, я дал Самойловичу письменный (который нигде не фигурирует в
качестве документа. — В. К.), в котором подробно было изложено о находках
Гусева и Цыганюка, а также были изложены соображения о судьбах экспедиции
Русанова. Самойлович повздыхал о трагической судьбе экспедиции Русанова, но
вопреки моим ожиданиям ничего конкретного об организации поисковой экспедиции
не сказал. Больше я с Самойловичем не встречался.
В результате чьих усилий я не знаю, но осенью 1936
года гидрографическому судну "Торос”, находившемуся в ведении Гидрографического
управления Главсевморпути, уходившему из Архангельска на автономную зимовку в
архипелаге Норденшельда в Карском море, было поручено произвести поиски на
острове Попова — Чукчина. Капитаном "Тороса” был В. А. Радзиевский, начальником
экспедиции Н. Н. Алексеев.
"Торос” подошел к острову Попова — Чукчина в конце
навигации и не располагал временем на детальные поиски, к тому же мне кажется,
ни Радзиевским, ни Алексеевым, торопившимся к месту намеченной зимовки, не
придавалось значения поискам в историческом смысле.
Остров был прочесан цепью людей. Все находки, в том
числе донесения Русанова, которые были найдены в смерзшемся состоянии, были
упакованы в яшик и с л/п "Георгий Седов” отправлены в Ленинград. Какие
реликвии, кроме донесения Русанова, были тогда найдены, мне неизвестно
(подчеркнуто мной. — В. К.). Все документы превратились в труху и в
Арктический музей в Ленинграде попал лишь автограф от донесения. На этом единственном
разе официальные поиски экспедиции закончились» (Пасецкий, 1971, с. 9–10).
Видимо, в процессе этого посещения гидролог П. П. Рахманов нашел блокнот с
автографом работы В. А. Русанова «К вопросу о Северном пути через Сибирское
море». Можно лишь предполагать, что исследователь намеревал обобщить опыт
плавания 1912 года.
|