На реке Чон-харих, представляющей сток озера Хара-усу
в озеро Хара-нор, путешественники наблюдали интересную картину переправы в брод
гурта из нескольких тысяч баранов, которых гнали вместе с караваном верблюдов
из Улангома в Китай. Сначала перевезли на плоту из бочонков и связок камыша
несколько баранов на другой берег, в качестве приманки для остальных, которые
столпились у воды. Позади них бегали китайцы-погонщики и бросали в баранов
песок, чтобы заставить задних напирать на передних, которые стояли у самой
воды, но плыть не желали. Тогда китайцы начали хватать баранов переднего ряда и
бросать в воду; некоторые возвращались назад, но другие, заметившие баранов на
другом берегу, пустились вплавь. Их примеру последовала часть гурта, и через
реку поплыли друг за другом вереницы баранов. Но многие из переплывших реку
баранов, заметив, что главная масса еще оставалась на противоположном берегу,
норовили вернуться к ним. Их отгоняли от воды, они разбегались по степи и
возвращались к реке, где их опять перехватывали. В течение целого часа
происходила страшная суета на обоих берегах; пастухи, одни одетые, другие
голые, бегали взад и вперед, бараны блеяли, собаки, целый десяток, помогали
людям и неистово лаяли, гоняясь за убегавшими; пыль поднималась столбами. Так
постепенно, партиями, пастухам, выбившимся из сил, удалось перегнать весь гурт
через глубокую реку.
Возле озера Хара-нор экспедиция встретила глубокую
рытвину старого русла. Монголы уверяли, что это остатки канала, прорытого
богатырем Сартакпаем, чтобы ездить по нему в Пекин. Этот канал богатырь рыл
очень быстро: копнет раз, выбросит землю, получалась гopa, копнет другой раз —
вторая гора. Так набросал он 33 горы, которые составили хребет Ханхухей. По
каналу Сартакпай ездил в Пекин в один день. Этот богатырь известен по всей
Монголии, в русском Алтае и на востоке Киргизской степи. Ему приписывают
трещину в скале, которую он прорубил мечом; в другом месте он навалил груду
камней, чтобы строить мост через реку; в третьем он бросил целую гору, которую
нес, чтобы запрудить Иртыш.
Кобдо в летнем наряде показался путешественникам более
привлекательным. Деревья главной улицы были покрыты зеленью; в канавках текла
вода. Улицы были оживлены группами киргизов и монголов, приехавших для торговли.
Но город и его жизнь были ими уже изучены, и через несколько дней экспедиция
направилась назад в Улангом, по прямой дороге.
К пашням, окружавшим монастырь, примыкали обширные
заросли злака чия или дэрису, который имеет большое значение в быте кочевников.
Он растет в виде больших снопов на некотором расстоянии друг от друга; снопы
достигают роста человека и даже высоты всадника. Заросли заменяли кочевникам
хлев для мелкого скота. В зимние вьюги в них тепло, и на ночь сюда загоняли
баранов; снопы хорошо защищали от ветра со снегом, бушевавшего на открытой
степи.
Из равных и крепких, как проволока, стеблей чия
киргизы осенью делали крепкие цыновки, прошивая их цветной шерстью. Циновками
обкладывали внутри решетку нижней цилиндрической части юрт, что делало юрту
чистой и нарядной; они же служили занавеской в дверях; их клали также на землю
под войлоки, на которых спали; на них сушили сыр, катали войлок. Китайцы вязали
из дерису метлы, плели ковши и уполовники. В соседних русских деревнях и
городах цыновки, покупаемые у киргизов, употреблялись в качестве штор на окнах.
Из Улангома экспедиция направилась на север, чтобы
посетить страну урянхайцев Тува, которая занимает бассейн верхнего течения
Енисея между хребтом Танну-ола на юге и цепями Саяна на севере; последние
отделяют эту страну от Сибири, а Танну-ола от Монголии. Тува в общем
представляет обширную впадину между этими хребтами, содержащую целый ряд
второстепенных гордых кряжей и многочисленные реки, из которых слагается мощный
Енисей, прорывающийся ущельем через Саян. Восточная половина впадины почти вся
лесистая, западная — преимущественно степная. Поэтому урянхайцы западной
половины разводили лошадей, рогатый скот, немного верблюдов и баранов и жили в
юртах, а кочевники восточной половины разводили северных оленей и жили в чумах
— конических шатрах из жердей, покрытых корой лиственниц и берез и шкурами
оленей.
В начале сентября экспедиция вышла из Улангома, обогнула
с запада озеро Убса и поднялась на перевал через хребет Танну-ола, который
казался сплошной неприступной стеной с вершинами, белевшими уже от снега и дымившимися
туманами. Подъем оказался нетрудным; путь шел сначала степью, затем по ущелью
речки Амрык, густо заросшему хвойным лесом; местами приходилось срубать
деревья, чтобы верблюды с вьюком могли пройти. Но спуск был крутой и трудный.
Глинистая тропинка скользкая от снега, выпавшего накануне, вилась по краю
обрыва. Всем пришлось спешиться и вести лошадей и верблюдов под уздцы.
Верблюдов поддерживали веревками со стороны горы, а вьюки снимали и переносили
на руках. Один верблюд все-таки сорвался и покатился вниз, но его задержали
деревья. Спустившись в долину реки Ар-амрык, путешественники
заночевали, а на следующий день шли по ущелью, склоны которого густо поросли
кедром, лиственницей и елью. Здесь стало теплее и встречались еще цветы, тогда
как вокруг озер Убса все уже пожелтело.
На следующем ночлеге, в долине Ар-торголик, в лагерь
пришли два молодых урянхайца в очень легких костюмах не по времени года. Они
уверяли, что идут в Монголию, но никаких вещей у них не было кроме кнутиков,
казалось бы, не нужных для пешеходов. Монголы каравана сразу разгадали, что эти
гости собираются ночью угнать лошадей; с этой целью они и запаслись только
кнутиками. Но монголы не выдали свою догадку; они не только пригласили гостей
ужинать, но даже предложили им спать вместе под одним войлоком. Таким образом,
урянхайцы ночью не могли встать, не потревожив соседей, и лошади каравана
уцелели.
О конокрадстве урянхайцев монголы рассказывали чудеса.
Однажды нескольких урянхайцев, пойманных в воровстве, привели к князю, который
велел их связать и запереть. Но к утру исчезли и пленные, и табун князя.
|