Плавание к берегам Камчатки также описано в заметках Воина Андреевича, публиковавшихся в "Морском сборнике", и в письмах к родным. В них мы находим интересные сведения о Курильских островах, их природе, обитателях, поселениях Российско-Американской компании. При всей суровости природных условий острова Курильской гряды вовсе не казались диким, необжитым краем. Местные жители — алеуты и курильские айны — занимались рыболовством и промыслом морского зверя: нерпы, сивуча, морского бобра. Иногда удавалось поживиться и выброшенной на берег китовой тушей. Между аборигенами и компанейскими служащими сложились добрососедские деловые связи. Поселения Российско-Американской компании были не только форпостами российского влияния на Курилах, но и очагами более передовой культуры, оказывавшей благотворное воздействие на традиционный уклад жизни аборигенного населения. Айны и алеуты приобретали в торговых факториях более совершенные орудия лова, хозяйственные инструменты, домашнюю утварь, перенимали у компанейских служащих навыки огородничества и скотоводства, черты быта. Некоторые из местных жителей легко усваивали русскую грамоту и работали в компании.
Воин Андреевич оставил описание компанейского поселения на острове Шумшу, состоявшего из двух жилых изб, товарного пакгауза и нескольких землянок. Одну из изб занимал управляющий поселением Ферсман, другую — служитель-финн из вольных матросов. В землянках жили писарь из креолов, четыре алеута и четыре курильца. Избы, церковь и пакгауз были привезены из Ситки на Аляске и достроены на месте. При достройке использовались стволы елей и тополей, которые в немалом количестве выбрасывались морем на голый берег острова. Священника в поселении в ту пору не было. Поэтому Ферсман сам по воскресеньям читал в просторной, обильно снабженной утварью церкви молитвы. В пакгаузе хранились значительные запасы одежды, обуви, топоров, игл, ниток, чая, сахара, другого разнообразного провианта, доставляемых компанейскими судами. Съестными припасами селение было обеспечено года на три. В условиях военного времени это имело немаловажное значение. Поблизости, в лощине у реки можно было увидеть огороды, засеянные картофелем, редькой и репой. Держали жители и скот — коров и коз.
В жилых землянках оказалось тепло и уютно. Низенькая наружная дверь вела в чистенькую кладовую с разложенной и развешанной на полках и жердях домашней утварью, в числе которой неизменно оказывались самовары и чашки. Из кладовой через другую дверь проходили в просторную горницу, выстланную и обшитую прекрасными травянистыми циновками курильской работы. Через небольшие окна, затянутые пузырем, проходило вполне достаточно света. Тут же виднелись опрятные постели, столики, сундуки со скарбом. Местное население и компанейские служащие хорошо приспособились к климату и почти не знали заболевания цингой. Воин Андреевич отметил в своих записках, что алеуты и курильцы (айны) хорошо одеты и на вид здоровы. Компания скупала у них преимущественно шкуры морского бобра. Сам управляющий доживал в ту пору на Шумшу уже тринадцатый год, был вполне доволен судьбой и считал местный климат здоровым.
Вообще селение на Шумшу производило впечатление вполне благоустроенного и давно обжитого, хотя компания завела здесь факторию не более пятнадцати лет тому назад. Аборигены Курильских островов все говорили по-русски. Особенно хорошим знанием русского языка отличались жители Шумшу и Парамушира. Главными распространителями русского языка, как свидетельствует Воин Андреевич, выступали промышленники-алеуты с Кадьяка и Уналашки, крупнейших компанейских центров Русской Америки. Алеутов компания привлекала на Курилы в определенный сезон для бобрового промысла.
В одном из писем родным В.А. Римский-Корсаков приводит интереснейший рассказ об этих промышленниках, предприимчивых и отважных мореходах, отправлявшихся в далекие плавания на легких байдарках из сивучьей кожи, натянутой на легкий каркас: "Компанейский приказчик рассказал мне, что ему однажды случилось выехать в море на промысел в довольно свежий ветер на восьми байдарках. Одна из байдарок, довольно старенькая, лопнула и начала тонуть. Это нисколько не смутило остальных. (Алеуты) мигом две байдарки связали вместе, вытащили и посадили к себе двух тонувших верхом, байдарку их вытащили и положили поперек к ним на колени. Те принялись тотчас же ее латать и чинить, а затем тотчас же пустились дальше, нисколько не отставая от прочих. Это одно доказывает, до какой степени эта публика чувствует себя (как) дома на море".
Воин Андреевич беспокоился о судьбе "Иртыша", другого транспорта, направлявшегося к берегам Камчатки, но не встретившегося на пути шхуны. Не столкнулся ли он с неприятелем? Лишь впоследствии стало известно, что "Иртыш" достиг Петропавловска уже после изгнания англичан и французов.
На третий день подъехал с берега на шлюпке коллежский асессор Лохвицкий, нарочный от военного губернатора Камчатки. Он привез командиру шхуны почту и последние новости. Перед Воином Андреевичем в его каюте сидел живой свидетель обороны Петропавловска, осунувшийся, измотанный нелегкой верховой ездой по горным тропам и перевалам. Хозяин приказал подать рома, чтобы подкрепиться для бодрости, и стал жадно расспрашивать о недавних событиях, о Василии Степановиче Завойко, военном губернаторе Камчатки и командире Петропавловского порта. О нем шла слава как о деятельном организаторе, способствовавшем экономическому развитию полуострова. Оборона Петропавловска оказалась в хороших руках, хотя и маловато было в распоряжении Василия Степановича боевых штыков и припасов. Местный гарнизон, включая флотский экипаж и добровольцев, не насчитывал и тысячи человек.
Воин Андреевич затаив дыхание слушал рассказ Лохвицкого. И перед глазами вставали недавние события, тяжкие, но героические. 17 августа перед Петропавловском появилась англо-французская эскадра — три фрегата, бриг, корвет и пароход. Вход во внутреннюю бухту защищали всего лишь два русских корабля: фрегат "Аврора" и транспорт "Двина", да на прибрежных сопках в районе Петропавловска были установлены шесть батарей береговой обороны. Противник обладал по меньшей мере трехкратным превосходством в количестве артиллерийских стволов, значительным перевесом и в людской силе.
Но защитники Петропавловского порта твердо помнили суворовскую заповедь — "воевать не числом, а умением". Невиданный героизм и упорство проявили русские солдаты, моряки, горожане-добровольцы. Они разгромили и сбросили в море вражеский десант. На десятый день обороны обескровленная союзная эскадра покинула Авачинскую бухту.
Василий Степанович Завойко не собирался благодушествовать на лаврах победителя. Он был почти уверен, что в будущем году союзная эскадра, еще более мощная и лучше подготовленная, повторит нападение, и настойчиво просил Римского-Корсакова доставить до заморозков с Нижнего Амура хотя бы несколько тяжелых орудий и порох.
Воин Андреевич сам проводил Лохвицкого на камчатский берег. На берегу он встретил обитателей Большерецка, человек десять, приехавших к устью за рыбой. Русский склад лица, русская речь, русские имена произвели на бывалого моряка приятное впечатление. Он отметил в своих записках, что все это как-то не пахнет отдаленной, чужой страной. У местных жителей удалось купить мешок прекрасного камчатского картофеля, который оказался большим лакомством для экипажа.
Мореплаватель отметил, что берег у Большерецкого устья — это такое же унылое, безжизненное место, как и Петровская коса. Голая прибрежная низменность лишена всякой растительности. Лишь однажды, когда погода прояснилась, моряки различили вдалеке на востоке снежные вершины горной цепи. Зрелище было эффектным и красочным. При закате солнца горы осветились сперва нежно-розовым цветом, который мало-помалу перешел в лиловый, потом в нежно-голубой, а в сумерки сделался серым.
|