Лось и на протяжении последующих
тысячелетий, во II и I тысячелетии до нашей эры, иначе говоря, в раннем и позднем
бронзовом веке Восточной, а также Западной Сибири оставался, правда, уже не
единственной, но все-таки заглавной фигурой. Только со временем рядом с ним
выступил человек-дух, хранитель зверей и хозяин тайги. Одновременно появилась,
с течением времени все более усиливаясь, новая художественная тенденция к
схематизации образа лося. Так и получились, очевидно, загадочные
палимпсесты Ярминской скалы.
Для размышлений о датировке
скальной летописи у нас времени, однако, уже не оставалось, солнце скрылось за
высокой скалой противоположного берега, да и пронизывающий ветер рвал наши
кальки с все большей силой.
«Газики» повернули обратно, к
гостеприимному обширному зимовью второго после медведей хранителя таежного
царства — дяде Косте. Там нас вместе с ним ждали три забавных пушистых
комочка-щенка, две взрослые собаки лайки и три кошки — единственные постоянные
жители поселка, носившего название Плиты.
Утром через овраги, подъемы и
спуски, сквозь бурелом и заросли началось восхождение на скалы, у подножия
которых спустя два часа мы увидели два широких отверстия. То были входы в две
соединенные когда-то лазом пещеры. В Нижнеудинские пещеры, вернее, в одну и ту
же Нижнеудинскую пещеру. Знаменитую уже тем, что в ней еще сто лет назад
производил раскопки выдающийся исследователь геологии Сибири И. Черский. Тот
самый Черский, что исследовал в 1871 году первое палеолитическое поселение в
городе Иркутске, у бывшего военного госпиталя.
Черскому посчастливилось. Он нашел
в пещере не только кости ископаемых животных, современников палеолитического
человека, но и обрывки шкуры волосатого носорога! Еще более повезло
палеонтологам, заложившим в пещере новые шурфы много лет спустя, уже в
советское время. В ней была сделана уникальнейшая находка: даже не кости, не
шкура носорога, а нечто совсем поразительное.
У известного археолога и
антрополога М. Герасимова хранился в Москве единственный, поистине удивительный
экспонат из этой пещеры — деревянный гарпун с вставленными в него зубцами из
колючек терновника (боярышника). Такого предмета не держал в руках ни один
археолог мира.
Но нашу экспедицию привлекли в
пещеру сообщения о неизвестном еще науке рисунке, выполненном красной краской.
Можно представить, насколько интересной могла быть эта находка, ибо такие
пещерные «картины» древних обнаружены у нас только к западу от Урала, в Каповой
пещере.
В пещере Хойт-Цэнкер-Агуй (в
переводе «Пещера прозрачной речки») в Монголии также сохранилась серия
прекрасных рисунков первобытных народов, в том числе и изображения слонов. Этим
находкам посвящена монография, выпущенная три года назад в Новосибирске,
«Центральноазиатский очаг первобытного искусства».
И вот в погоне за рисунком
«бегущего оленя» при мерцающем свете фонарика и факела по узкому наклонному
входу опускаемся в глубь пещеры, в самое ее чрево. Когда мы пробирались по
нему, невольно вспоминались могилы египетских фараонов в «Долине царей» с
такими же наклонными шахтами. И так же неожиданно внизу открылся огромный,
поистине грандиозный купольный зал. Зал, масштабам которого мог бы
позавидовать и сам Хеопс, строитель высочайшей из пирамид, не говоря уж о
Тутанхамоне с его тесной погребальной камерой.
Зал, казалось, самой природой
приспособленный для торжественных церемоний целого исчезнувшего народа. На
потолке виднелись местами темные натеки, похожие на искусственно выполненные
фигуры. Но то, что мы искали, должно было находиться, как и полагалось по
правилам искусства палеолита, дальше и глубже в недрах горы, за еще более
узким и тесным коридором, вернее лазом.
Лаз этот открыл (как ни
удивительно, после Черского и Герасимова) некий адыгеец, ловкий и бесстрашный
горец, имя которого так и пропало в неизвестности. Он привел туда нашего
спутника В. Сенникова. А затем показал ему при свете факела рисунок оленя,
прыгающего по потолку сравнительно небольшой потаенной пещеры-камеры, которой
заканчивался этот лаз.
|