Мне нашлось место в хвосте перегруженного старого
самолета «Дорнье-Валь». Взлетели с протоки Енисея. Приводнились возле села
Атаманово: там большой совхоз, дом отдыха и пионерский лагерь Норильскстроя.
Я слышал прозвище Панюкова — великий князь Таймырский.
Оно отражало не столько личные качества начальника, человека, как я понял,
достаточно властного, сколько значение комбината в жизни Таймыра. Но оказалось,
что удельные владения «князя» растянулись и дальше по всему краю.
Садились на воду возле поселка, где для флота
комбината строили деревянные баржи. С лесом было плоховато. Панюков
интересовался, нельзя ли заменить настоящий строевой лес короткомерным.
В устье Подкаменой Тунгуски самолет заправляли
горючим. Им наполнили и ярко-желтые ребристые баки-бочки, на которых
размещались пассажиры, работники комбината.
Я расспрашивал их о начальнике Норильскстроя. Слышал в
ответ: Александр Александрович Панюков в партии с 1917 года, человек твердый,
решительный. Был заместителем Авраамия Павловича Завенягина, тот, уезжая из
Норильска, рекомендовал Панюкова вместо себя.
Самолет, от Красноярска придерживавшийся Енисея, после
Игарки повернул, срезая угол, на северо-восток. Внизу распласталась тундра с
блюдцами озер, с серебристыми нитями речек. Есть озера большие, длинные.
Спрашиваю названия — в ответ пожимают плечами: ведь их тут тысячи, несчитанных,
безымянных. Кое-где пятна снега. Пустынно, дико. Ни костра охотника, ни челна
рыболова.
Норильск появился внезапно.
Его прикрывали синие невысокие горы; разворот машины, снижение
— и вот он, город. Или, может, комбинат с приплюсованным городом: прежде всего
бросаются в глаза заводские корпуса, трубы, извергающие бурый, серый, желтый
дымы, а затем уж улицы, барачные поселки.
И все как-то непонятно перемешано: горные склоны, то
немного срезанные, то изрытые, то опоясанные рельсовыми путями, какой-то
деревянный длинный короб в ущелье. И, когда мы совсем снизились, —
совершенно неожиданная зелень, похожая на огородную. Это на здешних-то широтах?
Осторожно присели на речку Норилку, возле пристани
Валек. Как добирались дальше — не помню. Кажется, в вагончике старой
узкоколейки.
Программа для меня была составлена заранее. С дороги —
ужин у «мэра»: ведь мне предстояло писать для заграницы. Обязанности хозяина
города исполнял начальник жилищно-коммунального отдела. Он сообщил, что выпуск
никеля по сравнению с 1942 годом в прошлом году вырос в четыре раза, а в
нынешнем, видимо, еще почти удвоится. Что касается города, то в нем начали
строить трех-, даже четырехэтажные дома — учтите, на вечной мерзлоте. Есть
театр драмы и музыкальной комедии. Ну, имеем также свои спортивные сооружения —
футбольное поле, тир, гимнастический зал.
Утром следующего дня отправились на POP — рудник
открытых работ. Деревянный короб, который я разглядел еще с самолета, защищал
от пурги и сугробов.
Путь проложили в ущелье между горами Рудной и
Шмидтихой. В одной уголь, в другой руда — такое геологу может только
присниться. Думал, что вторую назвали в честь начальника Главсевморпути — он
одно время возглавлял комиссию по Норильску. Нет, тут, оказывается, в прошлом
веке побывал академик Федор Шмидт, обнаруживший медную жилу.
Подъемник за две минуты доставил к вершине. Здесь куда
холоднее, чем внизу. Пятна снега, крепкого, смерзшегося. И ветер. А внизу, в
дымке — город.
Никогда до той поры не видел я таких крупных
экскаваторов, какой стоял у вершины. Машина была американская, фирмы
«Бьюсайрусири».
— Эй, давайте сюда! Быстрее! — крикнул
смуглолицый человек в каске. — Через десять минут взрываем.
Мы укрылись за экскаватором.
— Не высовывайтесь, не поднимайте голову!
Здравствуйте, я начальник рудника Зарапетян. Вопросы после взрыва.
Он побежал куда-то в сторону, к неторопко уходящим с
опасного поля взрывникам.
Плотная, клубящаяся завеса камня, пыли, дыма беззвучно
вскинулась к небу. Через секунду взрывная волна ударила в уши. Полмиллиона тонн
на мгновенье повисли в воздухе и ухнули, сотрясая землю.
Еще полз из раздробленной тверди желтоватый дым, а
люди уже бежали к экскаваторам, тащили рельсы и шпалы, снятые перед взрывом.
Подошел Зарапетян, расплывшийся в довольной белозубой
улыбке.
— Хорошо легла порода! Даже отлично!
|