Ледовая блокада
Дни летели, а бухта Диксон не выпускала нас.
Константин Александрович Мецайк ходил мрачный, раздраженный. С каждым часом на
Пясине падала вода, обнажались мели. А путь к устью реки был по-прежнему
закрыт.
— Льду хоть на двадцать корреспондентов, —
обычно отвечал он на мой вопрос о ледовой обстановке.
Константин Александрович показал мне, как попасть к
могиле Тессема. Над грудой камней поднимался высокий крест из серого плавника.
Вокруг цвели желтые полярные маки. К кресту была прибита деревянная дощечка с
вырезанной ножом надписью по-норвежски: «Тессем, 1920, «Мод», Норвегия».
Моряки с кораблей, далеко разбросанных по рейду,
Диксон навещали редко. Наш же караван держался возле берега. При каждом удобном
случае я выбирался к зимовщикам, присматривался к здешнему быту.
Утром сирена созывала всех в кают-компанию главного
общежития на завтрак. Никто не раскрывал бумажник, чтобы расплатиться. На
Диксоне я не видел ни одного ларька. Правильнее сказать, что здесь вообще не
было в обороте денег. Полярники жили на всем готовом, и личные деньги, в
сущности, нужны были им лишь при выезде «на материк». Охотники получали все необходимое
под пушнину: нечто вроде товарообмена или безналичного расчета. Так издавна
было принято на факториях.
В карты если и играли, то тайком. А вот стук костяшек
домино по вечерам слышался тут и там. Уверяли, будто сам Отто Юльевич был
иногда не прочь забить «козла».
Большинство зимовщиков опередили грядущую моду:
длинные волосы, бородки, бороды, даже бородищи. И уже висел при входе в
кают-компанию дальновидный приказ Шмидта, запрещающий возле острова охоту на
белых медведей. А под окнами общежития вдели заботливо высаженные первые анютины
глазки…
Настала уже середина августа. В море восточнее Диксона
по-прежнему плотно теснились льды. Выделенный нам для морской проводки ледокол
№ 8 ушел на разведку, но не мог форсировать преграду, лег в дрейф и
вернулся на остров лишь на третьи сутки. Караван морских судов, которому
предстояло пробиться к устьям Лены и Колымы, был затерт льдами вместе со своим
лидером, ледоколом «Ермак».
На Диксон прибывали подкрепления. Пришел двухтрубный
ледокол «Ленин». Но мы, понятно, не могли рассчитывать на его помощь: он должен
был вести за собой морские корабли.
Конечно, задержка караванов — дело серьезное. Но было
еще что-то, тревожившее начальство, занятое морской проводкой. Знаете, когда
вдруг умолкают на полуслове, многозначительно переглядываются? А ты чувствуешь
себя посторонним, которому нечего совать нос в дела, тебя не касающиеся.
Признанным старейшиной скопившейся на Диксоне пишущей
братии был Макс Зингер. Писатель, автор нескольких книг, корреспондент
«Правды». А полярный стаж? Свыше четверти века!
С уже изрядно поседевшей головой, в ладно сидящем
кителе, он напоминал профессионального бывалого моряка. Знал все корабли и
поименно — всех известных судоводителей, их привычки, причуды, суеверия.
Как-то рассказал о капитане не просто известном, но
знаменитом. Того спросили: правда, мол, что моряки — народ суеверный? Что в
понедельник не начинают ответственный рейс? Капитан возмутился: «Какая чушь!
Понедельник! Бабьи сплетни! Кто это вам наговорил?» Потом помолчал и добавил:
«Вот в среду начинать серьезное дело действительно не стоит…»
Я рассказал Максу Эммануиловичу о странной привычке
одного енисейского капитана, который любил класть за щеку противную никотиновую
горечь, извлеченную из мундштука трубки.
— A-а! Альфред Каулин! — оживился
Зингер. — Он что же, по-прежнему в гидрографии?
Однажды мы вместе шагали по каменистой тундре, срезая
путь к бухте Летчиков, и я спросил Зингера, в каких экспедициях и походах он
побывал. И вот какая хроника получилась.
В 1929-м на «Красине» с караваном из Ленинграда вокруг
Норвегии к устью Енисея. Оттуда в Игарку, видел, как там ставили первые дома.
Годом позже ходил на «Малыгине», который вел полсотни судов к устьям Оби и Енисея.
Экспедиции назывались Первая Большая Карская и Вторая Большая Карская. Обеими
командовал гидрограф Николай Иванович Евгенов.
— Крупная личность, — заметил Зингер. —
Всю жизнь— в Арктике. Очень знающий гидрограф. Его роль в экспедиции Северного
Ледовитого океана едва ли намного меньше, чем Бориса Вилькицкого. Вы все здесь,
конечно, патриоты Енисея. А кто уже в начале двадцатых годов обследовал дельту
Лены, вход в эту великую реку? Кто, так сказать, приоткрыл морские ворота
Якутии? Евгенов.
Почти все лето 1931 года Зингер сопровождал в полетах
по Северу начальника Комсеверопути Бориса Васильевича Лаврова. На следующий год
ходил из Владивостока к устью Колымы на ледорезе «Литке». Экспедиция зимовала в
Певеке. А Зингер 112 дней добирался оттуда па собаках до Якутска.
|