Остановились часы, только и всего…
Тот ровный, удобный для саней лед, которого так
недоставало по пути к полюсу, теперь, когда они повернули почти под прямым
углом, стлался легкой дорогой к дому. Они мечтали о том, что быстро дойдут до
Земли Франца-Иосифа и оттуда переберутся на Шпицберген. А там, возможно,
застанут корабль и, чего доброго, осенью будут дома. Дома!
Правда, случилась неприятность — на одном из привалов
Йохансен, потянувшись за часами, убедился, что они остановились. Нансен
торопливо полез в карман и застонал:
— Мои тоже!
Оба проспали слишком долго, и завод кончился.
Печально: теперь нельзя будет точно определять долготу того места, где
находишься. Но ошибка не должна быть большой, часы Нансена, видимо,
остановились совсем недавно. И вообще не стоит огорчаться — все идет
превосходно, лед гладкий, собаки бегут бодро.
Запись в дневнике через месяц пути:
«Собакам, по мере того как число их уменьшается,
становится все тяжелее и тяжелее… После полудня набежали облака и ветер
усилился, а к трем часам закурилась настоящая вьюга… Все более и более
удивительным становится то, что, продвигаясь на юг, мы никак не можем
обнаружить признаков земли».
Главное было не в полыньях и вьюгах, не в убыли сил и
не в нарастании усталости. Был враг посильнее всех этих одинаково опасных
врагов, соединившихся вместе: неуверенность.
Примерно там, куда тащились они, на картах значилась
открытая экспедицией Пайера Земля Петермана. Но ее не было.
Что это значило? Либо они из-за неверных часов
неправильно определяют долготу и на самом деле зашли вовсе не к Земле Петермана,
а черт знает куда, либо эта земля— совсем крохотная. Нансен не мог допустить
возможности еще одного «либо»…
Он рассчитывал к концу мая, в разгар арктической
распутицы, шагать по суше. Но их ноги все еще скользили по льду, вязли в
снежной жиже. Казалось, что потрескался, разом придя в негодность, весь ледяной
панцирь океана. Облачное небо всюду темнело отражением появившихся полыней.
Прошел май, начался июнь, а земли по-прежнему не было.
Широкая полынья преградила путь, сзади раскрылась еще одна. Чтобы выбраться с
ледяного острова, надо было починить каяки, изрезанные, изрядно помятые в дорожных
передрягах.
На это ушла неделя чуть не круглосуточного труда.
Когда каяки удалось починить, лед при подвижке закрыл полыньи. Нансен с
Йохансеном взвалили каяки на сани и зашагали по свежевыпавшему липкому снегу.
Успех настоящему арктическому путешественнику приносит
чаще всего не рывок, не минутное сверхчеловеческое напряжение. Тому, кто, ярко
вспыхнув, быстро гаснет, трудно добиться многого в туманах Севера.
Непрерывное упорное преодоление повторяющихся в разных
сочетаниях тысяч однообразных препятствий — вот, в сущности, из чего обычно
слагаются будни победителей Арктики. Неистощимое терпение становится тут одной
из главных добродетелей. Терпение и упорство! Упорство, не ослабевающее ни на
миг, подчинение одной цели всех мыслей, всех движений, всех желаний…
Запись Нансена в середине июня. «Сегодня ровно три
месяца, как мы покинули «Фрам». Четверть года блуждаем мы по этой ледяной
пустыне и все еще остаемся в ней. Я не представляю больше, когда придет конец
этому; могу лишь надеяться, что он не так далек, пусть кончится чем угодно,
открытой водой или сушей… Единственное утешение — сознание, что хуже уже быть
не может».
Прошло еще несколько дней. Впервые за месяцы изнурительного
пути Нансен, несмотря на страшное утомление, ночами лежал без сна, мучительно
думая об одном и том же. Пусть он ошибается в вычислениях долготы из-за
злосчастной остановки часов. Но ошибка не может быть особенно грубой. Они
должны находиться теперь где-то возле мыса Будапешт, который поднимается над
обозначенной на карте Пайера Землей Вильчека. Мыс же словно провалился. На
горизонте — только льды.
Происходило что-то странное, непонятное,
бессмысленное,
…Если бы Нансен знал истинную причину исчезновения
Земли Петермана и мыса Будапешт! Но именно эта-то весьма простая причина и не
укладывалась в его голове. Так бывает иногда даже с теми, кто старается
предвидеть в пять раз больше, чем может случиться.
В упряжке брели последние три собаки. С жуткой
быстротой убывал керосин. Варево из собачьей крови плохо подкрепляло силы. Две
подстреленные тощие чайки были единственным охотничьим трофеем. Забросили сеть,
но в ней оказалось несколько несъедобных моллюсков. Небольшая рыбка, которую
Нансен нашел мертвой на льдине, — вот все, что дало им море.
Земля Франца-Иосифа не появлялась. Шпицберген был
недостижимо далек…
Конец июня поправил их дела. Тюлень — и какой
жирнющий! — попал под пулю Йохансена. Другого подстрелил Нансен. Но зачем
тащить с собой по распутице груды мяса и сала, не лучше ли остаться возле них,
пока не растает снежная каша на льду?
|