Коновалов начал с грабежа
шелиховских складов сушеной рыбы, он стал отнимать пушнину у промышленников
шелиховской компании, затем — жен у алеутов, находившихся в дружественных
отношениях с шелихов-скими людьми, дело дошло до открытых угроз применения
оружия. Баранов описывал подобные случаи в письмах к Григорию Ивановичу: «...
они (люди Коновалова) подлинно остановились вблизи под нашей артелью в
шестидесяти человеках русских и несколько иноверцев ... начали уже поступать
неприятельски, русково нашева Котельникова, посланного для промысла бобрового
... захватя под стражу; иноверцев (алеутов, которые были вместе с ним) перехватав байдарки и в тех,
что было: стрелки (гарпуны), лафтаки (выделанные шкуры.) и протчия отняли, самих тех били и
изувечили, и кои не могли спастись бегством, перевязав, по-брасали в байдары и
увезли с собою».
Опасность возникла и с другой
стороны.
Во время одного из исследовательских
походов вытянутая для ночлега на берег байдара с 16 русскими и самим
Барановым подверглась внезапному нападению. Александр Андреевич так описывал
этот случай: «... в самую глубокую ночь перед зарею
окружило нас множество вооруженных людей и со всех сторон начали колотье и
резание иноверцев и нас (русских) подкололи тут двух бросившихся со сна...» По
описанию Баранова, часовые не успели поднять тревогу, потому что нападавшие
«под мрачностью ночи» подобрались к самым палаткам. «Долго мы стреляли из ружей
без успеха,— писал далее Баранов,— ибо одеты они были в три, в четыре ряда деревянными и плетеными
куяками (панцирями) и сверху еще прикрывались лосиными претолстыми плащами, а
на головах со изображениями лиц разных чудовищ претолстые шишаки,
коих никакие ни пули, ни картечи наши не пробивали и они
подлинно в темноте страшнее самых адских чертей
нам казались».
Нападавших удалось остановить лишь
после того, как в
дело вступила
пушка, а отброшены они были, только когда на помощь подоспел десант с находившегося,
по счастью, совсем близко «Симеона».
Одного из нападавших, получившего
серьезную рану, удалось захватить, и с его слов выяснилось, что Баранов и его люди подверглись нападению отряда
воинов индейского племени тлинкитов, которое год назад потеряло несколько
человек в результате внезапного же нападения эскимосского племени чугач. Хотя
тлинкиты довольно быстро поняли, что перед ними лагерь русских, а не их
врагов, от мысли совершить ночной набег не отказались, надеясь на богатую
добычу и желая «испытать сил своих».
В ночном бою Баранов потерял двух
русских и девять человек из числа бывших с ним кадьякцев. Но опасность отнюдь
не миновала. По слухам, тлинкиты встали твердою ногою на тропу войны и
собирались, набрав подкреплений, разгромить чугач, а затем приняться за русские
артели в Кенайском заливе.
Междоусобицы русских, междоусобицы
аборигенов, а вдобавок к ним еще один повод для тревог — опасность
«посторонних покушений».
В том же «походе» Баранов встречался
с англичанами, прибывшими к берегам Аляски на двухмачтовом корабле для того,
чтобы «меняться с американскими народами» — то есть покупать меха у аборигенных
племен. Уже одно это (конкуренция!) могло настораживать. Но кроме того,
капитан английского корабля «присваивал приобретение» аляскинского побережья
«Англии и трудам известного капитана Кука».
Через некоторое время примерно в тех
же местах появился «для торговли с дикими» еще один английский (или
американский?) корабль, а потом, уже в следующем году, в северной части
«Восточного моря» еще один, который Шелихов посчитал «по всем признакам более
французским, чем английским». Больший интерес к берегам Аляски стали проявлять
и испанцы — в 1791 году в северные тихоокеанские воды пришли три испанских корабля.
Флот! Флот! И не просто торговые
несколько неуклюжие галиоты с высокими для большей вместительности бортами, а
корабли для изыскательских плаваний, настолько же способные перевозить грузы,
как и дать отпор любому врагу — сухопутному или морскому,— вот в чем остро
нуждалась шелиховская компания.
Расширение кораблестроительства было
одной из задач, которую инициаторы «восточного проекта» предполагали решить в
первую очередь (напомним, три корабля, строившиеся на уракской верфи). Но
условия Охотска и его окрестностей, отсутствие или плохое качество материалов
для судостроительных работ еще в 1789 году побудили Григория Ивановича
наказывать тогдашнему Главному правителю компанейских поселений в Америке, Б. Деларову, сделать
попытку договориться с корабельным плотником экспедиции Биллингса и построить
на Кадьяке «судно... фут в восемьдесят пять». Позже, в 1791 году, отправляя на Кадьяк
«Северо-восточного Орла», Шелихов уже категорично указывал Баранову: «Мы ныне
посылаем вам железа, снастей и парусов на одно судно, которое при помощи Шильца
вы можете соорудить, и, пользуясь таким благоприятным случаем, еще двум или
трем судам разной пропорции положить основание, доведя их строение до того,
чтобы оне уже не требовали мастера...»
Но к «сооружению» судна приступить,
несмотря на всю в нем нужду, оказалось возможным лишь через некоторое время.
Подыскать место, удобное для заведения верфи, означало прежде всего найти
корабельный лес. На Кадьяке же рос неподходящий сучковатый ельник. К тому же
требовалось время, чтобы срочно подготовить транспорт с добытой пушниной для
отправки в Охотск. Не прекращая промыслов и заготовки «корма» для работников
будущей верфи, необходимо было и охранять промышленников от «злодейских действий»
лебедевских приказчиков и возможных нападений индейцев.
Баранов снарядил в Охотск «Симеона»,
надеясь, что оттуда будет прислано все необходимое — в том числе ткань на
одежду обносившимся промышленникам и военное снаряжение. «Колчуг или пансырей
сколько можно более прислать не оставьте,— писал он Шелихову,— и ружья со
штыками веема нужны в опасных случаях, сколко-нибудь гранат и поболше пушки;
две ис старых совсем негодныя...» Главное же, что было необходимо,— людские подкрепления.
|