Символом Порта Байкал мог бы служить маяк, расположенный почти на вершине горы, возвышающейся над поселком. Некогда его свет служил кораблям ориентиром в опасных ночных рейдах и круизах, сейчас же это всего лишь романтический памятник минувшей эпохи со стигматами вандализма и дикости — отпечатками наивного творчества более поздних поколений конквистадоров.
Обойти деревню за день трудно. Дома разбросаны по распадкам гор, отступая друг от друга порой на несколько километров. Они, словно бывалые солдаты, искусно используют особенности рельефа, чтобы укрыться от постороннего взгляда.
В поселке несколько точек локализации. Есть сам порт — то место, куда прибывают корабли, где есть причал, док, где суда стоят, пережидая зиму или шторма. Возле причала по обе стороны железнодорожного полотна расположены строения, принадлежащие пароходству: блочное административное здание, магазин, несколько жилых домов, а также ветхие деревянные склады. На административном здании сохранились остатки надписи, обозначающей название поселка. Сохранилась только его первая часть: ПОРТ. Именно так старожилы и называют свой поселок.
Вокзал — еще одна точка на карте поселка. Возведенный более 100 лет назад во время строительства Кругобайкальского участка, ныне отреставрированный и обновленный, он совмещает в себе функции вокзала, гостиницы и музея истории строительства железной дороги. Некогда здесь была железнодорожная станция III класса. Здесь в сутки проходило до 20 пар поездов, следующих с запада на восток и с востока на запад по Транссибирской магистрали.
После строительства в 1956 г. Иркутской ГЭС, вызвавшей подъем уровня Ангары и затопление участка от Иркутска до Порта Байкал, поселок превратился в железнодорожный тупик. До сегодняшнего дня сохранились столбы, отсчитывающие километры этой несуществующей больше дороги. Поселок Порт Байкал — 72-й километр.
Административный центр поселка расположен в пади Баранчик. Это в полутора километрах от порта, если следовать восточному направлению железнодорожного пути. Здесь расположено деревянное одноэтажное здание поселковой администрации, опознать которое можно по государственному флагу Российской Федерации на фасаде, рядом расположены клуб «Водник» и памятник землякам, погибшим в годы Великой Отечественной войны. Баранчик — самый населенный распадок. Главная улица в Баранчике — улица Байкальская. Она берет свое начало у берега озера и заканчивается где-то у старого кладбища. Последний дом на улице соседствует с первой могильной оградой. От Байкальской вверх по обе стороны склонов двух сходящихся здесь гор разбегаются две улочки, на которых приютились дома, бараки, огороды. В Баранчике три магазина, детский сад и свой ночной бар.
Щелка — название соседней с Баранчиком пади. Здесь находится начальная школа. Все эти топонимы на устах портовских: «Пошли на маяк», «Дача в Щелке», «Дом в Баранчике».
Одно из посещаемых мест — это Тепленький, незамерзающий ручей на восточной окраине поселка. Жители ходят к нему за водой, обладающей свойством излечивать ангину. За Тепленьким — песчаный пляж. Здесь можно разбить лагерь, искупаться, позагорать, испечь на костре рыбу — картошку, в общем, приятно провести время. Если пойти по железной дороге дальше в сторону Култука, то все чаще будут встречаться на пути каменной кладки галереи, тоннели и мосты — памятники архитектуры знаменитой Кругобайкалки. Именно Кругобайкалка привлекает сюда туристов, многие из которых предпочитают передвигаться вдоль извилистого побережья пешком, останавливаясь на отдых в малообитаемых Байкальских бухтах.
По этому участку железной дороги осуществляется транспортное сообщение с районным центром. Три раза в неделю здесь проходит поезд Слюдянка - Порт Байкал, прозванный в народе мотаней. «Мотаня» едва тащится, ее скорость не превышает 20 км/час, но особенности рельефа таковы, что пассажиров мотает из стороны в сторону на каждом повороте. Путешествие длится от четырех до пяти часов, в зависимости от того, идет с поездом вагон-лавка или нет. График движения «мотани» всегда соблюдался весьма условно. До недавнего времени поезд можно было остановить в любом месте, стоило только подать сигнал машинисту, чем и пользовались любители пешего туризма.
Гораздо быстрей можно добраться до Большой земли по воде. Между портом и Листвянкой действует паромная переправа. В истоке Ангары вода не замерзает, поэтому паром ходит круглый год. Многие годы сообщение осуществлял теплоход «Бабушкин», прозванный в народе «Бабкин». Последние три года происходили сбои в графике движения парома. Были зимы, когда рейсы отменяли, что болезненно воспринималось жителями поселка. Значительная часть населения Порта связана работой или учебой с Иркутском, дети получают среднее образование в школе Листвянки, ближайшая больница тоже находится там. После создания на базе Восточно-Сибирского пароходства акционерного общества паром был продан в частные руки, и сейчас «Бабкин» ходит «под туристами», а переправу осуществляет паром, принадлежащий заводу «Байкальские воды», прозванный в народе «Баба-яга».
История Порта знала несколько крупных подъемов и столь же значительных падений. Если отобразить эти амплитуды на диаграмме, то она будет напоминать график колебаний земной коры в зоне Ангарского разлома. Местные жители, кажется, выработали привычку к потряхиваниям как природного, так и социального характера.
Жизнь здесь то ярко вспыхивала, то столь же внезапно угасала. Бурное строительство Транссиба в 1900-1914 гг. привлекло сюда десятки тысяч людей со всей России. В 1940 г. в поселке проживало более 2000 человек. После строительства Иркутской ГЭС Порт оказался отрезанным от основной магистрали. Люди теряли работу, пустели и приходили в упадок небольшие поселки на восьмидесятикилометровом железнодорожном тупике от Порта Байкал до поселка Култука.
В 70-е гг. началась новая великая стройка, и Порт стал выполнять функции водного транспортного узла. Отсюда перебрасывались грузы на строительство Байкало-Амурской магистрали. К концу 80-х основные работы на БАМе были завершены. Жизнь в очередной раз вступила в полосу кризиса. Над опустевшими верфями печальными сутулыми монстрами зависли ржавеющие портовые краны. Девяностые годы окончательно затушили тлеющие очаги социалистической индустриализации. В поселке остались лишь те, кто имел хоть какую-то работу на железной дороге, в порту или в лесничестве. Кто-то жил тем, что удавалось собрать в лесу и выловить в озере. Пьянство и деградация стали обыденным фоном жизни поселка.
Паша, 42 года. Коренной житель поселка. Не женат. Имеет среднее образование:
— Я когда заканчивал, два десятых класса в школе было, по 20 человек в каждом. Это теперь один класс, да и то 5-6 человек сидят. После школы уехал учиться на механика в Усть-Орду. Тогда многие (портовские) там учились. После учебы служил в армии. Затем проработал пять лет на Куйбышевском заводе тяжелого машиностроения. Потом надоел мне этот город — вернулся я в Порт. Здесь поработал немного, потом перестройка эта началась. Уволили меня за пьянку — я тогда крепко гулял. Уже лет пять как нигде не работаю. Да где здесь работать? Но пенсию-то я выработал. В Порту много таких, как я. Я пособие по безработице не оформлял — больше проездишь за справками. То на то и выйдет.
— Чем живешь?
— Рыбу ловлю. В месяц килограммов 100 налавливаю. Когда больше, когда меньше. Но еще на сети надо, считай, одну-две в месяц потеряешь, или рыбоохрана отберет — у меня же лицензии нет. Рыбу местным торговкам сдаю по 30 рублей
килограмм. Так тысячи полторы-две на жизнь остается. Летом еще лес кормит — ягода, черемша». Лодку у брата беру. Да лодка-то — одно название, шушлайка, а не лодка. Брат пьет по-черному. Дом, что строил себе, уже пропил. За два месяца пропил. Местный предприниматель купил у него. Даже не купил, а на водку выменял. Он все здесь, в Порту, что подешевле, скупает.
— А лечишься где?
— В Слюдянке. Полис у меня есть.
— Это все перестройка эта людей довела. Раньше порт был, мужики зарабатывали нормально, а сейчас все распродали. Приезжали тут года два назад
акции скупали пароходства по 200 рублей за штуку. Вокзал вот новый отстроили. Зря старый разобрали — раньше хоть гордиться можно было, что вокзалу больше ста лет. Я себе, правда, тоже на дрова купил немного — бревна хорошие еще.
— Из моих одноклассников одна только в Порту осталась. Ни к чему хорошему эта перестройка не привела — воровать только больше стали
Прошло два года, как было взято это интервью. Паша уже год как умер. Умер и его брат Коля, от которого в поселке остался недостроенный дом — обитель привидений в устном фольклоре портовской детворы.
Впрочем, судьбы этих людей, несмотря на их показательную горечь, отнюдь не аксиоматичны.
Георгий — мой сосед по участку вот уже восемь лет. Он занял пустующую развалюху и поселился в ней с женой и дочерью. Георгий — сирота, работает пожарным. Шесть лет кряду никто не видел его трезвым. Пила и жена Георгия. Вскоре к их дому протоптали дорожку все портовские горемыки. Порой посетители приходили в дом в отсутствие хозяина, что приводило к семейным ссорам, которые выливались в драки. Когда Георгий завел себе молодую подругу, супруга уехала жить в Слюдянку, к родителям. Вскоре супруга умерла, и Георгий поехал ее хоронить. По возвращении он рассказывал, что у родственников не нашлось средств на похороны и ему пришлось потратить все деньги, что он собрал для дочери к 1 сентября.
Вскоре после этого Георгий женился. Постепенно уклад жизни в его семье стал меняться. Молодая ретиво взялась за налаживание запущенного хозяйства. Все чаще можно было видеть соседа трезвым. Однажды, отвечая на недоуменный вопрос о причинах его необычной трезвости в разгар празднования всем байкальским побережьем Дня моряка, он сообщил, что больше не пьет. Совсем. «И так столько времени зря потерял».
Ведомство, в котором Георгий служил, перешло в МЧС, что существенно повысило его рейтинг в поселке. Имея доступ к технике, Георгий занялся промыслами, приносящими дополнительный доход. Так, например, он заготавливает и реализует дрова. Высокие, по меркам поселка, доходы позволили ему в короткие сроки отремонтировать дом, возвести новые хозяйственные постройки, купить современную бытовую технику. Двенадцатилетняя дочь Георгия получает то, чего была лишена в детстве, — налаженный быт, присмотр и стабильность.
Завод
В начале 90-х гг. на берегу Байкала началось новое строительство. Создавалось крупное коммерческое предприятие — завод по разливу воды. Многие в Порту надеялись получить здесь работу. Казалось, завод ждала блестящая перспектива. Народы всех стран и континентов жадно ожидали прихода на рынок бутилированных вод священного моря. Созданное предприятие, в число акционеров которого входила Восточно-Сибирская железная дорога, освоило несколько миллионов на покупку оборудования. Смета расходов превысила реальные затраты в несколько раз. Кроме того, оказалось, что вывести продукцию на рынок намного сложнее, чем представлялось неискушенным в маркетинге локомотивам перестройки. По слухам, западному потребителю было трудно понять, как можно пить воду из водоема, в котором плавает такое большое животное, как нерпа. Еще одним социальным открытием стало то, что местные трудовые ресурсы исторически исчерпали свой потенциал. Проще говоря, они оказались неспособными вписаться в рабочий режим предприятия. Пришлось построить общежитие для специалистов из Иркутска и организовать их труд вахтовым способом. Впрочем, на заводе работает около 10 человек «портовcких», и предприятие играет важную коммуникативную роль во взаимоотношениях иркутян, представленных специалистами (менеджерами, инженерами, микробиологами) и жителями поселка (рабочими, грузчиками, обслуживающим персоналом).
Из разговоров с «вахтовиками» создается впечатление, что к местным у них отношение настороженное. «Они на самом деле неплохо живут за счет рыбы. Им наш завод побоку. У них свой дом на первом месте», «Они любят, только когда их по шерсти гладят». Неизбежные на любом предприятии производственные конфликты здесь имеют дополнительную почву для расползания, так как включаются в контекст извечного противостояния города и деревни. Так, когда в колодце возле заводского общежития была найдена убитая собака, появилась версия о том, что это личная месть на почве производственных отношений. В то же время благодаря тому, что на заводе работает или некогда работал тот или иной житель поселка, выстраиваются коммуникативные связи, обеспечивающие удовлетворение тех или иных потребностей вахтовиков.
Несмотря на частую смену хозяев завода и длительные перебои в работе, костяк коллектива сохраняется, как видно, унаследовав от жителей поселка способность сохранять устойчивость в кризисные моменты. Многие из работников завода привязаны к месту работу, расценивая его как дополнительный ресурс. «Люди за отдых на Байкале огромные деньги платят, а мы их здесь зарабатываем».
Дачники
Особая категория населения поселка — дачники. Дачники, а это в значительной части представители иркутской творческой и научной интеллигенции, издавна полюбили поселок за дешевизну домов и близость к природе. Байкал призван был дать дополнительный импульс творчеству. С Портом связаны имена самых известных иркутских писателей: Валентина Распутина и Александра Вампилова. У В.Распутина здесь была дача, которую он подарил другому иркутскому писателю и поэту. Туристам обязательно укажут на этот дом и торжественно объявят, что здесь была написана повесть «Живи и помни».
Вампилов также был частым гостем в поселке, даже собирался купить здесь дом, но трагическая случайность не позволила планам осуществиться. Лодка, на которой он переправлялся с другом из Порта, перевернулась. Памятник Вампилову стоит в Листвянке, на том берегу, до которого он не доплыл нескольких метров.
Трудно представить — настолько имя писателя утвердилось в списке классиков современной литературы, что он останавливался в поселке, ходил по этим улицам, жил среди этих людей, многие из которых его помнят, а некоторые даже числят в списке своих близких приятелей. Странным это может быть еще потому, что судьба Вампилова словно вырвана из исторического контекста, освобождена от бремени современности и в то же время пребывает в согласии с тем местом, где его жизнь прервалась.
Быт творческой интеллигенции в поселке, особенно в советское время, был под пристальным наблюдением. Местные жители придирчиво оценивали поведение дачников, а те в свою очередь иногда становились заложниками собственных иллюзий о том, каковы должны быть нравственные устои деревенских (очевидно, приписывая жителям порта крестьянскую идентичность).
Одна из историй повествует о том, как некий иркутский литератор, приобретя в Порту дом, решил завести бычка, но тот по прошествии времени бесследно пропал. Подозрение пало на местного браконьера. Тогда писатель решил провести самостоятельное расследование. С помощью друзей, среди которых были люди с полномочиями, он захватил подозреваемого, привязал к стулу и несколько дней пытал. В числе средств вырвать признание упоминается даже стрельба в потолок из оружия. Однако ни одна из принятых мер не возымела воздействия. Вина осталась недоказанной, герой остался на свободе, а тайна исчезновения бычка так и осталась тайной.
Впрочем, эта байка из уже далекого советского прошлого почти забылась. Дачники давно стали неотъемлемой составляющей портовского сообщества. Летом на одном пароме одновременно могут переправляться к своим дачам пара-тройка известных иркутских художников, столько же писателей и профессоров. За годы сложилась своеобразная общность этих людей, хорошо знакомых друг с другом.
Задача историков — оценить интеллектуальный и культурный вклад «дачников» в жизнь местного сообщества, многие из которых в состоянии самостоятельно написать обширное исследование на эту тему.
В лице дачников Порт получил неожиданный иммунитет против проявлений «дикого капитализма». Так, когда в 2003-2004 гг. свободно избранный мэр поселка в союзе с некой посреднической фирмой попытался наладить продажу земель, используемых жителями под покосы и огороды, в иркутской прессе был поднят настоящий скандал, стоивший мэру кресла.
Покупка дома в Порту для городского жителя — это еще и своего рода инициация.
Ф., 42 года, иркутянин.: «Мы с женой давно хотели здесь дом приобрести, только не продавалось тогда ничего в Порту. По потом я объявление увидел, что дом продается, причем улан-удэнский номер был указан. Мы позвонили, и, в общем, цена нас устроила. До сих пор помню, как ехали весной его смотреть. Льды кругом, только-только солнце пригревать начало. Еще ребята молодые на пароме плыли с нами - художники. На дачу к педагогу своему приехали. Известная, кстати, в Иркутске художница была. Умерла недавно. Я первое время вообще в восторге полном был. Я же городской, а тут настоящий дом с землей — делай что хочешь. Как огромный конструктор для взрослых. Мне тогда тридцати не было. У меня здесь двое детей выросли. Старшую дочь здесь от аллергии вылечили. Каждое лето сюда приезжали. У меня первое время тревога была. Как там дом? Целую же зиму стоит. В поселке нищета. Еду и думаю: ну, наверное, нет моего дома. Каждый раз ехал и боялся. А приезжаю, все стоит, как будто вчера вышел. Ничего не тронуто. Бывало, конечно, пару раз залазили, но об этом даже говорить не стоит, практически ничего не взяли. Я поначалу смотрел на местных как на обездоленных, а теперь вижу — да они счастливы здесь. Живут как хотят, никуда не лезут, никуда не торопятся. Огород свой есть, никаких стрессов, а если надо — город рядом».
Местные
Несмотря на исторические катаклизмы, в поселке мало что изменилось. Устоявшиеся отношения доживающих в поселке свой век людей не менялись вовсе.
Так, на одной улице жили две сестры. Муж первой, Володя, был статным, степенным, высоким стариком с живописной белой бородой. Вспоминал, как работал охранником и как зэки — западные украинцы и литовцы развлекали своих сторожей пением национальных песен. Муж второй, дядя Миша, был мужичком небольшого роста, общительным и легким на помощь, мастером на все руки. Полжизни дядя Миша проработал на железной дороге. Оба семейства по-родственному общались, но, как оказалось, их разделяло одно непримиримое противоречие, о котором люди посторонние не могли и догадываться, - дядя Миша был неблагонадежным элементом, он отсидел в 30-е небольшой срок за какие-то производственные дела. Давняя вражда и недоверие жили в этих людях, несмотря на родственные связи и годы, прошедшие с той поры.
Между домами этих двух семейств дом Натальи. Она приехала сюда в послевоенные годы по контракту. Здесь вышла замуж, родила сына. Местных жителей называла врагами народа, так как считала, что они сосланы сюда после раскулачивания. После смерти мужа она жила одна. Сын, выучившись на инженера, постоянно проживал с семьей в Ангарске и появлялся в Порту лишь время от времени, чтобы помочь матери по хозяйству. Иногда Натальей овладевала тоска, и в такие минуты она забиралась на гору и пела песню прошедшей в далеких краях молодости, ни слова из которой понять было невозможно.
Вынужденное соседство людей столь разных судеб, обремененных воспоминаниями и старыми обидами, определяло непростые отношения в поселке.
Собирательный образ местного жителя рисует человека тертого, жесткого, упрямого и не особенно общительного. В то же время он знает себе цену и имеет опыт автономного существования. Он привык довольствоваться малым и не знает зависти. Он владеет навыками выживания, но не делает из этого сенсации. Когда книга должников в поселковой продуктовой лавке становится особенно пухлой, магазин внезапно сгорает.
Люди здесь живут в каком-то ином временном ритме. Возможно, истинная причина привлекательности этого места заключается в том, что эта атмосфера безвременности охватывает каждого, кто решил здесь задержаться хотя бы на пару дней.
Предпринимательская инициатива выглядит на этом фоне чужеродно. Как правило, это люди пришлые, иркутские, которые не жалуют местные трудовые ресурсы, привлекая на строительство туристических объектов рабочую силу из ближнего зарубежья.
|