Автор: Геннадий
Гапоненко
Ранняя весна. Снег
оплавился, взялся льдистой корочкой и осел, обнажив черные стежки осенней пахоты.
Со стороны села проклевывается слабый, едва угадывающийся перестук тракторного
мотора. Это, наверное, встреченный по дороге сюда «Кировец» тянет на ферму
тележку с зеленкой.
По гребню хребта высится
пестроногая шеренга молчаливых, оцепенелых от недавних холодов берез. Еще спит
и Захарово поле. Небольшое, зажатое с одной стороны болотистой низиной,
закочкаренной и поросшей дурнолесьем, с другой — березняком, оно причудливо
вытянулось вдоль увалистого склона. Ничего в нем нет ни от холености хорошо
знакомых мне кубанских массивов, разбитых строго по теодолиту, ограненных
пирамидальными тополями или жерде-лой — дикими абрикосами, ни от неоглядности
уходящих за горизонт казахстанских, да и в сравнении со своими ближайшими
размашистыми соседями явно проигрывает. Как заметит позднее в разговоре председатель
колхоза «Коммунист» А. Ф. Блинов, весьма не характерное для возглавляемого им хозяйства.
Не окультуренное, дескать, со сложной конфигурацией, не слишком щедрое на
урожай. По нему нельзя судить о состоянии земледелия.
Разумеется, нельзя, но и
полностью согласиться с доводами Александра Федоровича не могу. Есть тут массивы
и побольше, и получше, однако и этот клочок земли не с неба свалился — родился
в трудах и муках того, чье имя носит. Оставил в наследство потомкам русский
мужик Захар свое детище таким, каким оно было при его жизни. Теперь уж наша
забота обиходить пашню по науке, довести до ума. И если не хватает времени,
сил, а может, желания, то пенять надо на самих себя. Раньше такие вот внешне
невидные поля кормили всю Сибирь, поставляли зерно в Центральную Россию,
успешно конкурируя с пшеничкой, выращенной на тучных черноземах. Не случайно
ведь высказывались опасения, что с прокладкой Транссиба восточный крестьянин
беспродышно заполонит внутренний рынок отборным хлебом. Что-то, а его умели
производить.
Хлебопашцы потянулись за
Урал вслед за казаками-первопроходцами. Не сладко жилось им в отчих краях,
хотелось вольной волюшки, грезились новые земли, где хоть до бога высоко, зато
до царя далеко. К тому же и воинские люди не могли продержаться без крестьян.
Известно, что отряд князя Семена Волховского, посланный на помощь Ермаку,
постигла печальная участь. Он почти весь вымер не только от болезней, но и
оттого, что кончились съестные припасы. Хлеб во все времена, говоря
современным языком, являлся стратегическим сырьем. Его надо было выращивать на
месте, за тысячи верст не навозишься. С этой задачей блестяще справились
крестьяне, которые окончательно и решили, чьей навеки станет Gh-бирь,
кто будет владеть ее богатствами.
Первые поселения в
Приангарье возникли на берегах рек, по которым двигались на восток первопроходцы,
обросли пашнями. Однако и тут вскоре стало тесновато. Приток жаждущих
увеличивался, все больше появлялось деревень и деревушек, таежных заимок.
Оторвались они от рек, выбрались на суходолы, где нашлись годные под поля
участки.
...Поглянулось здесь
Захару Касаткину. Притомившись за день от лазанья по хребту, скинув с плеч котомку,
освобожденно пал на траву на закрайке елани дух перевести, думки собрать
воедино. Дело, на которое он сподобился, суеты не терпит. Надо не семь, а
семьдесят семь раз отмерить, прежде чем отрезать — единожды и на всю остатнюю
жизнь.
У него, выходца из
срединной России, глаза разбегались от немеряной и неделеной земли, ради
которой и сам мытарился, и жену с ребятенками мытарил, правя путь в сибирские
места.
Путь долгий и тяжкий.
Несколько месяцев понадобилось, чтобы добраться до села Тулун, основанного в
первой половине восемнадцатого века илимскими крестьянами — потомками русских
землепроходцев. Местные жители занимались почтовой гоньбой, земледелием.
Подходящие под пашню места давно имели хозяев. В 1733 году, когда Илимская
воеводская канцелярия велела взять сказки у тулунских и братских крестьян о
пригодных к поселению землях, они показали, что «залишечных пахотных земель и
сенных покосов семей на тридцать». Но с той поры минуло более сотни лет.
Кое-как перемогся со
своим семейством Захар холодные месяцы, а по весне, лишь растеплело, тронулся
дальше, но уже не по почтовому столбовому тракту, а по хлипкому проселку в
сторону Присаянья. Там, километрах в шестидесяти от Тулуна, земель и покосов
сколько угодно, выбирай, обзаводись хозяйством, живи. Он решил осесть в только
что народившейся деревеньке Изегол.
|