Теперь вся семья — мама,
жена, четверо ребят — в Коршуново, в новом коттедже, там ничего, только зимой
шестьдесят кулей картошки в подполье замерзло, да и в доме нежарко было —
железную печечку к «титану» приставили, вроде «буржуйки»...
Мы спрашиваем у Георгия,
советовались ли с ними, местными людьми, когда место для нового поселка
выбирали, новую пашню распахивали, спрашивали ли, где лучше, как лучше. «Да
ну,— говорит он,— просто приехали, сказали, что затопление будет и переселяться
надо. Там уж, мол, и дома для вас готовы — вот и все».
Пускаемся в путь дальше.
Проезжаем Коробейниково, где вьются слабые синие дымки — многое уже пожгли, но
ряд домов у Илима остался, минуем Ступино, где уже ничего не осталось (Ступину
— триста пятнадцать лет), уже темнеет, когда добираемся до Большой Деревни, на
том берегу — костры, костры, костры... жгут Новую Деревню. Константин Сергеевич
Скобелев, управляющий здешним отделением Рудно-горского совхоза, устраивает нас
на ночлег к бабе Жене— Евгении Никифоровне Пановой. Баба Женя ставит чайник,
приносит хлеб, масло, огурцы и помидоры, неспешно рассказывает о том, как
жили, что теперь вот надо переселяться, уезжать. Все уже перевезли на новое
место, сама осталась да корова. «Корова вот, я с ей всю жизнь, а теперь... молодые
брать не хотят, имя не надо,— глаза у бабы Жени краснеют.— Дожить бы здесь...»
К бабе Жене пришла в гости молодая, лет двадцати пяти, Нина Слободчикова с
маленькой дочкой Светой. «Вчера наревелась,— говорит она,— как увижу — горит,
все стою, смотрю, жду — как упадет, а он не падает, трещит только так страшно,
намочило, видно...» Нина уже переселилась на Тубу, в новый поселок. «Хорошо
там,— говорит она,— нет, мне нравится, и квартира удобная, но вот... все домой,
домой тянет...»
Наутро идем по деревне.
Большая почти все еще цела, но вот вдруг провал в ряду — обращеная, глядящая
из глубины двора белеными, голыми, слепяще-беззащитными стенами изба, вот
вторая такая же, обрушенная и слепяще-обнаженная, у другой, оставленной уже,
шефы, убирающие картошку, обрезали на дрова угол, и она уродливо, судорожно
скособочилась; вот плашмя рухнули в грязь ворота, а вот ворота стоят, а за
ними — пусто, гарь... Дальше — ворота распахнуты, перед ними — доверху
нагруженная шкафами и шкафчиками, стульями, табуретками и прочим домашним
скарбом машина. Выбегает молодая женщина в платке, в руке — небольшой
деревянный ящик, хочет забросить его в кузов. Ей не дают, перехватывают,
смеются. «Да рассаду мне садить!—кричит она, стараясь вырваться.— Помидоры!»
Один из веселых парней, муж, видно, отбирает ящик и выкидывает в огород.
«Придумала еще — барахло тащить!»
Улица долгая,
бесконечная. Большая недаром получила такое название — еще двести пятьдесят
лет назад в ней было больше дворов, чем в любой другой из сорока девяти
деревень Нижнеилимской слободы. Вот длинный, высокий и крепкий дом с
палисадником и вывеской над крыльцом — «Б. Деревенская средняя школа»; невдалеке
от этой средней — почти новая четырехлетка, вот клуб, библиотека, магазин,
фельдшерский пункт... Избы из толстенных лиственничных бревен, двухэтажные
амбары, некоторые даже с узорчатой резьбой по карнизу, в глубине дворов, над самым
Илимом — бани. На одном амбаре — жестяная табличка с надписью, что это —
исторический памятник, охраняется государством и подлежит вывозу. Вот еще
несколько таких блестящих табличек, а вот на другом потемневшем амбаре — лист
белой фанеры, на котором торжественно значится: «Экспонат музея Академии наук
СССР. Состоит на учете Всероссийской и "Государственной инспекции по
охране памятников РСФСР». Константин Сергеевич говорит, что подобных объявлений
на избах, на амбарах — с десяток, а вывезли пока только один амбар. Да,
пожалуй, музей Академии наук не увидит своего нового старинного экспоната
(Большая Деревня впервые упоминается в документах в 1699 году) — через
несколько дней от Большой ничего не останется...
Константин Сергеевич
рассказывает, что пашни в отделении всего тысяча двести гектаров, земля неплохая
— нынче, правда, по четырнадцать центнеров получили, но выходило и по
девятнадцать — самый высокий урожай в районе. На новом месте пока готово пашни
пятьсот гектаров, еще пятьсот обещают к весне. Крупного рогатого скота в
отделении шестьсот голов, покосы хорошие были и выпасы, сена всегда хватало,
а там, куда переезжают, ничего нет, придется, наверное, летом на привязи
держать. Своих коров все сдают, сейчас по трем деревням — Большой, Новой и
Ступино — голов десять осталось, а раньше в одной Большой шестьдесят было...
По-доброму жили, жаловаться нечего, колхоз был — никто не уходил, совсем не
двигались. Это теперь разбегаться начали — кто в Братск, кто в Игирму, кто
куда...
|