Туристический центр "Магнит Байкал"
      
Вторник, 19.03.2024, 19:00
Приветствую Вас Гость | Регистрация | Вход




Полезные статьи о Байкале

Главная » Статьи » Заповедник на Байкале


Весна в заповеднике
Весна, насты и распары. Первый вздох ото­гревшейся земли. Приговор владыке. Пер­вые песни. Разбуженные светом. Возвраще­ние на родину
 
 
 
Уже в феврале заметно, как сильно прибавилось света. Днем даже чуточку пригревает. Увеличилась амплитуда суточной температуры— днем почти плюсовая, ночью за тридцать. День ото дня крепчает наст, достигая наибольшей прочности во второй по­ловине апреля.
 
В это же время в тайге возникает днем еще один враг крупных животных —распар. Снег днем от теп­ла размяк на всю свою толщину, и если зимой хоть какая-то его часть, прессуясь под лапой или копы­том, облегчает передвижение, то при распаре тяже­лый зверь полностью погружается в расползшийся мокрый снег. Распар — грозный враг запоздавшего лыжника.
 
В конце марта кажется, что снег начинает изда­вать сильный бодрящий запах. Но это не запах снега — по пробитым в нем солнечными лучами лабирин­там на волю вырвался радостный вздох отогревшей­ся земли. И с этого момента снег быстро гибнет: его греет с обеих сторон — оттаивающая земля и солнце.
 
Самые первые участки освобождаются от снега в конце марта на южных склонах гор и байкальских террас. В равнинной прибрежной тайге появляются кольцевые проталины вокруг стволов деревьев. День ото дня снега становится все меньше, владыка зи­мы выглядит жалким, стараясь подольше продер­жаться, прячется всюду по укромным уголкам леса. Но приговор ему вынесен.
 
Поверхность обычно небольших в заповеднике на­ледей апрельским полднем светится и переливается миллиардами разноцветных точечек. Это крошеч­ные капельки воды потихоньку скатываются с не­ровностей наледи, сливаются друг с другом и неза­метно пробираются к берегу. А вдоль берега уже струится крохотный ручеек. Он постепенно подтачи­вает метровую твердыню льда, согревая ее своим дыханием.
 
Чуть только солнце скроется за кронами растущих на берегу деревьев, капельки замирают, ручеек исто­щается и наледь снова превращается в тусклую по­верхность льда.
 
Вдоль берега, там, где в полдень бежал ручеек, на ночь остается тонкая пластинка льда. Она висит над пустотой, поддерживаясь краями за берег и кромку льдины. Назавтра пластинка растает и по руслу снова побежит робкая струйка воды.
 
Теплый мартовский ветер приласкал деревья. Ко­ра па ветвях берез чуть-чуть покраснела, деревья начали дышать. Хвоя сосен, пихт, елей, кедров стала заметно ярче. Близко присмотришься к ней — она мерцает. Это весенний свет играет на ее малахито­вых гранях.
 
В середине апреля далее над полями снега распус­тилась верба, ее белые шишечки, разбросанные по веткам, висят на фоне голубоватой таежной дали, как остановившиеся в полете снежинки.
 
В марте у лосей в заповеднике опадают рога. В числе первых птиц в марте прилетают горихвост­ки, затем белошапочные овсянки, синехвостки. Это разведчики, вслед за ними — в апреле — хлынут ве­селым потоком бесчисленные стаи возвращающихся на родину птиц. Ничуть не смущаясь залежавшегося снега, ночных холодов и случающейся непогоды, пти­цы начинают обживать родные места: весело поют, подыскивают места для гнезд, завязывают дружбу или неистово ссорятся.
 
Дятлы, как и всякий работящий люд, очень друже­любны, но весной и среди них случается очень стро­гий разговор. Один такой однажды я невольно под­слушал.
 
Сижу на валежине, слушаю разноголосый хор птиц. Вдруг рядом, за- спиной, послышались громкие истеричные крики дятлов, хлопанье крыльев. Огля­нулся: два больших пестрых дятла на расстоянии вытянутой руки сцепились ногами и, отчаянно горланя, крепко колотят клювами и крыльями друг дру­га.
 
Я резко обернулся, вскочил и схватил обоих. Ярост­но сверкая глазами, даже в руках они все еще но­ровили достать клювами друг друга. Потом враз во всю мочь закричали ужасными голосами, такими паническими, что другие птицы сразу перестали го­монить.
 
От этих криков мне и самому стало не по себе. Я раскрыл ладони. Дятлы не сразу почувствовали свободу и, продолжая кричать, смирно лежали каждый на «своей» ладони. Затем сорвались и вскоре мирно покрикивали неподалеку.
 
В апреле поют все, даже те, у кого голос грубый и отрывистый.
 
Сойка — обычная птица в лесах Подлеморья. Она известна своим коротким, резким криком и воров­скими замашками. Сойки в лесу вечно заговорщиц­ки оглядываются, постоянно к чему-либо нагловато присматриваются. Охотники не любят этих воришек.
 
Но вот слышал я однажды весной ее песню. С не­высокого кедра лился замысловатый набор чистых напевных мелодий с тихим нежным потрескиванием и поскрипыванием, прерываемый мягким и частым «тыык-тыык!»
 
Песня была тихая, добрая, нежная. Закончив одно колено, птица сразу же начинала второе, затем третье. Я слушал. Весь облик сойки полностью под­чинен песне. Птица пела всем своим существом, в такт коленам она даже слегка кивала головой и чуть приподнималась на ветке.
 
Сойка еще ничего, но вот желну — большого чер­ного дятла — назвать песенником решиться невоз­можно. Но она поет, эта мрачная черная птица!
 
В конце апреля между вечерней и утренней зарей есть пара часов кромешной тьмы. Они приносят тайге короткую, но полновластную тишину. Но есть, оказывается, певец, может, и единственный, который для своей настоящей песни избрал именно это время. Нет, желна не горланит сколько найдется в ней силы — кто же посмеет рвать тишину в священном храме природы? Она поет тихо, отрешенно, никому не ме­шая. Через правильные промежутки в три — четыре минуты с дерева льется очень высокий, протяжный полустон-полусвист: «и-и-и-и-и-и!» Очень хочется назвать его плачем, но ведь это песня. А разве не бывает грустных песен?
 
В середине апреля медведь покидает берлогу и идет на обтаявшие от снега участки леса —только там в это время он может найти кое-какую траву. Проснулся и бурундук, его маленькие, похожие на беличьи следы всюду расшивают теперь поверхность снега, исчезая под упавшими деревьями и на про­талинах.
 
В апреле над тайгой и вдоль берегов Байкала гу­ляют совсем потеплевшие ветры. Они высинивают дали, ярко полируют торосы и поднимают миражом в воздух далекие мысы и Ушканьи острова.
 
В душу закрадывается неистребимое желание заглянуть вдаль, за горизонт, уйти в горы, туда, где еще не бывал. Но царствуют в апреле наст и распар. И приходится сидеть в поселке или на кордоне и нетерпеливо ждать пути в глубину тайги. Такой путь откроется лишь в мае.
 
В теплое время дня всюду над проталинами мель­кают крылатые цветы — бабочки, снуют мухи. Ожил мир насекомых и пауков, началась активность кома­ров.
 
В конце апреля возникает на Байкале шах — на­чало разрушения льда.
 
Почти все особенности апреля — это пробужде­ние живого от долгого сна. Жизнь с пробуждением начинается бурная, неистовая, и кажется, будто она должна была проснуться раньше ради чего-то очень важного, да проспала и теперь нагоняет ушедшее вперед. Но это только кажется, жизнь в тайге про­буждается в срок, и это радостное событие приходится на утро природы — апрель.
 
И все же царство весенних радостей наступает в мае. Апрель все для этого праздника приготовил. На языке некоторых народов май называют меся­цем листьев. Растения быстро набирают силу. Набу­хают почки у кустарников, в конце месяца развора­чиваются листочки. Зацветают одуванчики, крупка, незабудка, калужница болотная и, конечно, одним из самых первых — прострел, сон-трава с синими или желтыми лепестками.
 
Идет прилет и пролет водоплавающей птицы. В начале мая прилетает редкая в заповеднике птичка крапивник, впервые ее мы заметили около устья реки Сосновки и по реке Керме в 1956 году.
 
Поднимаются из Байкала на икрометание хариус, ленок, таймень. За сутки рыбы проходят многие кило­метры к своим нерестилищам.
 
В начале мая вершины гольцов освобождаются от снега. Грозными черными стражами высятся они над тайгой.
 
В мае возвращаются на родину и приступают к гнездованию почти все птицы, проходит знаменитая тяга вальдшнепа.
 
Прилет вальдшнепа на северо-восточное побережье Байкала приурочен к первой половине мая. Дата самого раннего прилета —; 10 мая — отмечена О. К. Гусевым у горячего источника поселка Давше. Тяга начинается спустя шесть — семь дней; в долине реки Езовки ее мы наблюдали 17 мая. Вальдшнепы тянули на уровне верхушек молодого сосново-лист-венничного леса, растущего на берегах теплого ключа со спокойным течением. Несколько раз вальдшнепов пролетали непосредственно над ключом, пяти-шестиметровая ширина которого в сплошной тайге этого района была единственным хорошо просматривае­мым пространством. Услышав приближающееся «хорканье», самка, перелетев с одного берега на дру­гой, могла быть моментально замеченной. О местах тяги вальдшнепа у охотника центральных областей страны сложилось совершенно определенное пред­ставление, связанное со смешанным молодым лесом, его опушками и березово-осиновыми перелесками, лесными дорогами, оврагами, порубками. В условиях горных ландшафтов Подлеморья тяга вальдшнепов проходит несколько в иной обстановке. Однажды в конце июня нам удалось наблюдать тягу вальдшне­па в темнохвойной тайге и даже в подгольцовой зоне полуострова Святой Нос на Байкале.
 
Конец первого дня экскурсии по полуострову за­стал нас в тайге, состоящей из кедра, ели и пихты, в долине небольшого ключика, протекающего на высо­те около 950 м над уровнем моря. В подлеске преоб­ладали ольха и рододендрон даурский.
 
Узкая, до 50 м, долина ключа отграничивается кру­тыми склонами гор, занятыми сосново-лиственничным лесом.
 
В местах соприкосновения темнохвойной тайги с сосново-лиственничными насаждениями, сбегающими со склонов гор, образовались небольшие полянки с лесным разнотравьем, цепью тянущиеся параллельно течению ключа. Над этими полянами мы и наблюда­ли тягу. Она началась в 22 часа 20 минут местного времени и закончилась в 22 часа 46 минут. За это вре­мя, с перерывами в 8 —9 минут, вверх по течению ключа пролетели три вальдшнепа. Обычная картина тяги: неторопливый полет, томные взмахи крыльев, страстное «хорканье».
 
Сгущающиеся сумерки второго дня экскурсии за­стали нас в подгольцовой зоне на перевале через главную водораздельную линию гольцов, тянущихся по полуострову с северо-востока на юго-запад. При­близительная высота перевала— 1350 м над уровнем моря. На перевале кое-где разбросаны пятна фирно­вого снега, дающие начало крошечным ручейкам, весело бегущим вниз к границе леса. Рядом со сне­гами, по берегам ручейков, на коротких —до 15 см — цветоножках покачивались оранжевые головки еще цветущей купальницы. Эти нежные растения заняли неширокие двух-трехметровые полоски пространства, непосредственно примыкающего к ручейкам. Дальше от берегов были сплошные заросли стелющейся фор­мы ивы, низкорослого можжевельника и темно-зеле­ные куртины кедрового стланика.
 
На берегу одного ключика, где особенно дружно цвели купальницы, мы бодро принялись за устрой­ство ночлега, не подозревая, что через час будем на­блюдать интереснейшее для подгольцовых ландшаф­тов явление — тягу вальдшнепа.
 
Она началась в 21 час 30 минут и закончилась через час. За это время над нами на высоте 7 —8 м вдоль ручейка пролетели четыре птицы. Длина само­го перевала — около 150 м. Все вальдшнепы нетороп­ливо тянули через перевал на северо-западную поло­вину полуострова. Они, по-видимому, возвращались, так как две птицы, в поле нашего зрения, пролетели обратно.
 
В 2 часа над перевалом стремительно пронеслась сильная гроза. Еще накрапывал мелкий дождик, от земли, вяло цепляясь за ветви кустарников, мед­ленно поднимались клочья тумана, далеко внизу над Байкалом сверкали молнии, а вокруг нас появи­лись тона раннего рассвета. Еще более неожиданно, чем вечером, началась тяга вальдшнепов. Так же медленно, в том же направлении, что и вечером, в 2 часа 50 минут пролетел первый «хоркающий» вальдшнеп. Его волнующее сердце охотника «хорканье» време­нами сливалось с грустно-задумчивым кукованием обыкновенной кукушки. Тяга продолжалась до 3 ча­сов 15 минут.
 
В конце мая в бухтах начинается отход льдов от берега. Ярким теплым утром из зарослей кустарни­ков у речки доносится необыкновенно свежая, бодрая песенка дубровника. Это небольшая птичка не боль­ше воробья, но песенка ее несравненно лучше.
 
Ярким апрельским полднем, на ослепительной бе­лизне заснеженной таежной поляны происходит ди­ковинное. Снег как снег. С высоты человеческого роста — безукоризненная белизна. Но если случай­но наклониться, не скоро выпрямишься от изумления. На снегу царит буйная, неистовая жизнь. Миллиарды крошечных синевато-черных тел энергично двигают­ся— ползают и падают, преодолевая громадные для них торосы — снежные кристаллики. Это разбужен­ные весной так называемые снежные блошки — пред­ставители огромной армии насекомых. Длина их те­ла всего 2—2,5 мм. У этих существ нет могучих ног блохи или кузнечика, и ползают они на коротень­ких, еле заметных трех парах конечностей, обычных для насекомого. И все же время от времени какая-то шальная сила, как пружиной, вертикально подбрасы­вает то одно существо за другим, то сразу несколько, На место прыгнувших немедленно приземляются но­вые, и эта пляска царит на поляне много часов бес­прерывно, как гимн весеннему свету. Накло­нившись с лупой, можно заметить, что эти крохи пры­гают в высоту до 6—8 см, высоту для их размеров фантастическую, почти в сорок раз большую длины тела. Какой, должно быть, невообразимый «грохот» висит над полянами от этих прыжков и падений миллионов тел! На 1 см2 поверхности снега на­секомых можно насчитать до полсотни. Значит, на квадратный метр придется около полумиллиона, а (сколько их на всей поляне?!
 
На одной из лесных полян заповедника я зачер­пнул котелком снега, чтобы растопить его и приго­товить обед. Через час ямка была просто черной от не­вообразимого множества этих насекомых. Выпрыгнуть из нее они не могли, прыгая с вертикальных стенок, падали на дно, а оттуда, от земли, ползли все но­вые и новые полчища. Сколько же их может быть на один квадратный сантиметр? Я принялся счи­тать, но, не досчитав и до сотни, сбился.
 
Первые блошки на поверхности снега появля­ются утром около 9 часов, как пригреет солнце. Это разведчики — передовые отряды неисчислимых леги­онов, движущихся в толще снега к свету. Чтобы увидеть свет, им надо проползти от земли до поверх­ности снега сквозь 60 — 70-сантиметровую его тол­щину. И это оказывается возможным, потому что снег весной пористый, теплые лучи солнца прото­пили в нем замысловатые лабиринты, соединяющие в конце концов землю с поверхностью снега. По ним-то к земле и прошел теплый воздух, отогревший и ее, и тех, кто укрылся в ней от гибельных моро­зов. И по ним же к земле прошел свет. Он разбудил насекомых и явился для них той нитью Ариадны, по которой они, подобно мифическому герою древ­ности, выбравшемуся из гибельного лабиринта, под­нимаются на поверхность снега.
 
С наступлением вечерних сумерек пляска насе­комых не прекращается, и лишь веяние ночного хо­лода к 22 часам загоняет неутомимых танцоров в нагретую за день толщу снега к земле. К ночи лаби­ринты не замерзают; если, прикоснувшись губами к поверхности снега, подуть в него — сопротивления нет. Видимо, блошки ночуют При минусовой темпе­ратуре. Отогревшись утром следующего дня, они снова устремляются наверх, к солнцу.
 
Помимо снежных блошек на поверхность снега одновременно с ними выбираются и гораздо более крупные в сравнении с ними жуки — стафилиниды. Они тоже могут прыгать, но охотнее ползут. При яркой солнечной погоде за одну минуту жук про­ползает до 33 см, при мороке, попав в тень, он сни­жает скорость движения до 28 см. Ближе к сумер­кам жуки двигаются все медленнее и, наконец, скрываются в толще снега.
 
Интересно, что хорошо освещенные жуки пол­зут точно на солнце, но, попав в тень, сбиваются с раз выбранного направления и начинают «блуждать». Появление жуков сразу становится ярким событием в жизни пернатых. Кедровки, поползни, гаички, щу­ры, кукши, длиннохвостые синицы, московки, даже только что прилетевшие с юга горихвостки — все радуются столь обильному столу. Нам приходилось наблюдать, как на площадке около 30 м2 одновре­менно кормились шесть гаичек, один поползень, од­на синица московка, одна горихвостка. Мы подсчи­тали, что за одну минуту гаичка хватает до 51 жука, московка — 45, горихвостка — 56. Сколько же там было жуков?!
 
Гаички, поползни, кукши да и другие птицы, при­способленные кормиться на деревьях, в необычных условиях чувствуют себя неуютно. У них возрастает осторожность, подозрительность. Похватав жуков, они летят к дереву, повозятся в кроне несколько секунд, надо полагать — тщательно осмотрятся, за­тем возвращаются. Поползни при этом летят не сразу на полянку, а сначала спустившись по стволу, а гаички — по ветвям почти до самого низа.
 
Поползень, хорошо приспособленный лазать по полам вверх — вниз, на ровном да еще совершении открытом месте выглядит нелепо, неумело, чем очень смешил нас. Ему и прыгать-то непривычно, а тут еще надо успевать жука схватить да непременно оглядеться.
 
Огромное значение в жизни птиц имеет массовое появление этих жуков! Ими, как уже сказано, питаются даже семяеды, такие, как кедровка. Ценней­ший белковый корм появляется в самое голодное время, в этом его значение.
 
Что же выгоняет на снег эти миллиарды насекомых и что означают их неутомимые пляски? В природе ничего не бывает просто так, без цели, без смысла. Вернее всего, это особенности широко распространенного среди живых существ брачного поведения, предшествующего периоду спаривания. Смысл его —привлечь внимание особи противопо­ложного— чаще женского — пола для того, чтобы исполнить великий закон жизни — оставить потом­ство. К этой же категории поведения относятся глу­хариные и тетеревиные тока, брачный полет дупелей, танцы змей и многое, многое другое.
Категория: Заповедник на Байкале | Добавил: anisim (23.10.2010)
Просмотров: 2337 | Рейтинг: 5.0/8 |
Всего комментариев: 0

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
<Сайт управляется системой uCoz/>