Туристический центр "Магнит Байкал"
      
Вторник, 19.03.2024, 11:16
Приветствую Вас Гость | Регистрация | Вход




Полезные статьи о Байкале

Главная » Статьи » Заповедник на Байкале


Птицы
ПТИЦЫ. ВЕСЕННИЕ РАДОСТИ. НОВЫЕ ПОКОЛЕНИЯ ПЕРНАТЫХ. ЗИМОВЩИКИ И ИЗГНАННИКИ. НЕ­ОЖИДАННЫЙ ГОСТЬ. ПЕРНАТЫЙ НЫРЯЛЬЩИК. ВЕЧНЫЕ СЕЯТЕЛИ
Заповедник очень богат пернатыми, как количест­вом видов, так и численностью птиц. Через Подле­морье проходит мощный пролетный путь, вдоль се­веро-восточного побережья Байкала многочисленные птицы весной пролетают на север и осенью возвра­щаются. Здесь обнаружено около 250 видов птиц.
Весна в Подлеморье сравнительно с некоторыми другими регионами продолжительная — 88 дней, на­чало ее приходится на 1 апреля. Но такие птицы, как желтогорлый рогатый жаворонок, полевой воробей, красноухая овсянка, даурская галка, сибирский вью­рок, пуночка, появляются еще в марте. Но появление этих птиц указывает лишь на приближение весны; весну на своих крылышках приносят белошапочные овсянки, краснобрюхие горихвостки, сибирские че­чевицы. И, как бы утверждая этот факт, над побе­режьем появляется могучий орлан белохвостый.
Во второй половине апреля появляются каменки, сибирские завирушки, овсянки-ремезы — искусные ткачи своих висячих домиков, вернулся гроза всех пернатых — ястреб-тетеревятник.
Летят многочисленные дрозды, в заповеднике от­мечено их девять видов. Необыкновенно чистые, све­жие, громкие песни их звучат в тайге на вечерних зорях. Сидит дрозд на вершинке пихты, четко выри­совывается на фоне темнеющего неба его характер­ный— классически птичий — силуэт, и поет. Не пере­дать, как хорошо на душе от его чудной песни.
Среди густого сплетения пихтовых, еловых, кедро­вых ветвей вдоль берегов речек перелетают тихие скромные птички —синехвостки. Весенняя песня сине­хвостки—тихое, глуховатое потрескивание. А чтобы все видели, как ей хорошо, сев на веточку, синехвост­ка обязательно потрясет своим синим хвостиком.
В конце апреля прилетает враг мелких пернатых ястреб-перепелятник, младший брат тетеревятника. А всем известный коршун и рыболов-скопа появляют­ся в первых числах мая.
Рыбаки, еще до зари ушедшие по льду Байкала километра на три от берега к своим лункам, слышат иногда доносящиеся с Давшинских калтусов журав­линые песни. Их звучные клики мечутся в Давшинской долине, зажатой лесистыми склонами. Эхо сливается с новыми кликами, и отсюда, с Байкала, кажется, вся долина наполнена этой поистине чудесной мело­дией весны.
В мае с каждым днем прилетают все новые виды уток, но первыми среди них летят, конечно, кряквы. За ними стремительными суматошными кучками про­носятся чирки —свистунки, трескунки, клоктунки. Чинно рассаживаются на разводьях шилохвости.
Последними прилетают поздногнездящиеся соловьи и мухоловки. Соловьи у нас не те, знаменитые кур­ские,— их песенки намного скромнее. Зато сами они краше знаменитых вокалистов.
Днем тишина в лесу. Сколько здесь притаившихся, насиживающих птиц, сколько зародилось и проходит таинства своего развития маленьких жизней. Иди по лесу аккуратно, не наступи на гнездо, не раздави яиц!
Осень в заповедник приходит по средней многолет­ней дате 23 августа, и длится она 65 дней.
Грустная пора, надо улетать на чужбину подальше от снегов и морозов. И совершается великое пересе­ление. За тысячи километров летят на юг и маститые вожаки, и зеленая молодежь. Кто летит, мирно пе­реговариваясь, стройным клином или ровной цепоч­кой, кто в свисте крыльев несется суматошной, бес­порядочной кучей, а некоторые — самые отчаянные — пустились в далекий путь в одиночку.
Ранняя осень начинается пожелтением берез 23 августа и первым заморозком 28 августа. Начало ран­ней осени знаменует конец отлета городских ласточек и белопоясничных стрижей. Всего в раннюю осень заповедник покидает 21 вид птиц, среди которых 11 видов куликов.
Золотая осень — время неистово яркой раскраски лесов Подлеморья. Огромными языками пламени го­рят березы, осины, рябины. Склоны гор — вся гамма цвета, сейчас им позавидуют и пышно цветущие луга июля.
Начало золотой осени положил серый журавль, он унес последние дни ранней осени. В эту прекрасную пору улетают на юг вместе с многими другими и на­ши милые птички — трясогузки, без которых нельзя представить себе ни поселочков, ни деревень наших, ни речных берегов, ни лесов, ни лугов.
Над Байкалом в эту пору летят гуси-гуменники, лебеди, крохали и другие почтенные птицы. С их от­летом, 14 октября, на побережье вступает глубокая осень.
Давно опали листья берез, осин, бальзамических тополей, растущих по галечниковым отмелям рек, оголились многочисленные кустарники. Только что опала хвоя лиственницы. Тихие, прозрачные низовья речек траурно несут на своих водах мириады желтых хвоинок и там, где поток преграждает упавшее де­рево, ткут из них самых теплых топов толстый, мяг­кий ковер.
В заповеднике появляются зимующие птицы: че­четки, пуночки, дубоносы. Но вместе с тем на его территории еще замешкались единичные полевые лу­ни, синехвостки, белошапочные овсянки. А однажды недалеко от кордона «Большая речка» («Северный») совершенно неожиданно я вспугнул вальдшнепа.
С каждым часом глубокой осени в заповеднике становится все меньше таких вот беспечных кочев­ников, и в конце октября в тайге остается 50 видов птиц. Это те, кому здесь зимовать: рябчики, глухари, дятлы, кукиш, гаички, поползни и другие.
Выпадут глубокие снега, просвистят холодные вет­ры, грянут морозы, но 50 видов пернатых переживут зиму и весной вновь встретят своих гостей.
К обычным, фоновым птицам заповедника отно­сятся: пятнистый конек, дубровник, белошапочная ов­сянка, большая горлица, малый зуек, кулик-перевоз­чик, рябчик, некоторые пеночки, дрозды, кукушки, кедровка, кукша, в некоторые годы клесты, дубоно­сы и другие. Из уток —кряква, чирок-свистунок, чирок-трескунок, широконоска, турпан. Из дневных хищ­ных обычны ястреб-тетеревятник, ястреб-перепелят­ник, восточноазиатский канюк, ястребиная сова, из ночных — мохноногий сыч, длиннохвостая неясыть.
Редчайшие залетные: пятнистая трехперстка (ус­тановлен единственный залет), журавль-красавка (единственная птица, добыта в 1957 году О. К. Гу­севым), восточный длинноногий зуек (единственный залет, птица коллекционирована Н. Г. Скрябиным в 1958 году).
Но был в Подлеморье залет, который до сего вре­мени поражает своей яркостью, необычностью, необъ­яснимостью: в ноябре (!) 1942 года около устья реки Томпуды какой-то рыбак убил невиданную огромную птицу — розового фламинго.
Какой рок занес жителя теплых островов и побе­режий южных морей на суровый берег северного Байкала, останется, вероятно, загадкой навсегда.
В заключение рассказа о птицах заповедника я приведу описание нескольких встреч с ними.
Голубая сорока. Вечерело, полетел реденький сне­жок. Возвращаясь из маршрута, я подходил к кордону заповедника в устье реки Большой. Среди редкостой­ных деревьев показалась даль Байкала и на ее фоне темный силуэт дома, где жила семья наблюдателя. Слух, внимание притупились дальним путем, уста­лостью, близостью отдыха. И вдруг я поймал себя на том, что уже несколько раз слышал неподалеку странный голос. Да, кричала какая-то незнакомая мне птица. В зимней тайге ничего подобного я никог­да не слышал и, оставив на месте понягу, осторожно пошел на голос.
Так и есть, в кронах лиственниц, изредка покри­кивая, перелетали с места на место четыре красивые, стройные птицы в голубоватом оперении. Голубых со­рок я никогда в природе не видал, но сразу понял, что это именно они.
Конечно, это интересная находка! Голубые сороки не числятся в списке птиц заповедника. Здесь никто и никогда их не видел. Район их обитания — южное Прибайкалье, Дальний Восток, Китай, Япония и... Пиренейский полуостров.
Птицы не остерегались меня, и одну из них я без труда добыл. У нее была черная с фиолетовым отли­вом шапочка, все остальное вплоть до кончика хвос­та — голубоватое.
Я держал в руках ценную добычу — еще одну каплю в сокровищницу знаний о природе заповедника. Припомнились горькие минуты, когда я видел, но не смог добыть маленькую птичку — крапивника, бли­жайшим известным местообитанием которой была река Олёкма.
Вскоре в заповеднике стали встречать много го­лубых сорок — до 50 птиц в стае. Вдоль побережья Байкала они пролетели и далеко севернее. Много птиц держалось около Давше — центральной усадьбы заповедника. С наступлением морозов сороки исчезли, в поселке остались лишь четыре птицы. Была органи­зована подкормка, и они перезимовали, а весной улетели.
Прошло три года, и вот в те же дни октября 1961 года в Давше вновь появилась голубая сорока. Одна-единственная. Появилась и исчезла. Нет, напрасно погибли десятки разведчиков. Сурово Подлеморье, не нашли здесь птицы себе счастья. Как и млекопи­тающие, птицы иногда без видимых причин предпри­нимают вдруг подобные переселения и, найдя хорошие условия, приживаются. Но чаще гибнут. А разведчики вновь и вновь будут проникать в неведомые края, и когда-нибудь кто-то из них сумеет перезимовать, вес­ной вывести потомство, а для того здесь уже — родина.
Оляпка. Птица эта относится к семейству крапив-никовых отряда воробьиных. Оляпка широко распрос­транена по рекам Сибири, но многочисленной нигде не бывает и стай не образует. Наиболее же обычен водяной воробей, как еще называют оляпку, на срав­нительно больших реках, там, где много полыней.
Сложена птичка компактно, прочно. Это велико­лепный ныряльщик, потому что корм его — водные беспозвоночные — живет на дне, среди камней и галь­ки. Оляпка ловит и очень мелких рыбешек, мальков.
В любую стужу птица не прекращает своего купа­ния в стылой стремнине. С края льдины оляпка быс­тро спускается под воду и, делая гребущие движения полуприжатыми к телу крыльями, плывет против течения, собирая корм. За ней тянется серебристый след от пузырьков воздуха, срывающихся с оперения. Тело птицы немного наклонено при этом ко дну, что облегчает ей держаться на нужной глубине. Через несколько десятков секунд оляпка выныривает и, вы­бравшись на лед, отдыхает. При этом, чтобы не при­мерзли мокрые лапки ко льду, ей приходится часто резко приседать. Затем она снова отправляется в свою кладовую. Так и живет всю зиму оляпка, пере­летая от полыньи к полынье.
Летит птица обычно низко над рекой с характер-- ным криком «дзить!» Но весной можно услышать, какие оляпки великолепные певцы. Впервые такую песенку я услышал на реке Большой в середине ап­реля. В тайге еще лежал снег, лед на реке и не ду­мал трогаться, но кое-где у берегов были уже весен­ние полыньи. Я подходил к берегу из глубины тайги и вдруг услышал... песню нашего полевого жаворон­ка! Откуда он здесь взялся? Выбрался я на берег и увидел певца. Оляпка сидела на краю ледяного поля и пела. Вот что выводил ее высокий, чистый голосок, как я тогда записал его: «дзи-чи-чи-чи-и-и-лю-лю-ти-ти-тю-тю-ли-литп-ти-дзи-ли-лн-чвирыоить-чи-чить-чну -чиу-чи-чить-чвирьрьрь-чжвьюнрьрьть!» Все это очень похоже на песню жаворонка, когда он висит в небе.
Гнездо оляпки — редкая находка для натуралиста.
Кедровка. Однажды, еще в детстве, мне удалось увязаться с отцом на промысел кедровых орехов. Взя­ли меня в бригаду для всяких мелких работ на та­боре.
Урожай орехов в том году был хороший, и дела бригады подвигались успешно.
Как-то утром дед Макар, который заседлывал ло­шадь, чтобы возить шишку на табор, поспешно бро­сил работу, влетел в зимовье и раздраженно-встрево­женным голосом крикнул: «Мужики, гадысь поналетела, отработались!» Все выскочили из зимовья. До­вольно высоко над деревьями к гриве, на которой рос кедровник, вразброс летели сотни небольших, приблизительно с голубей, пестрых — бело с черным — птиц. Все сразу узнали в них кедровок.
Еще издали птицы начинали снижаться, а над кед­ровником резко зигзагами пикировали, подняв су­матошный крик.
Бригада взволновалась не напрасно — через два дня в тайге нам делать было больше нечего — шишек на деревьях не осталось. Кедровки опустошили наш участок, а другого кедровника вблизи не было.
Что же, кедровки съели за два дня несколько тонн орехов? В том-то и дело, что пет. Они их выше­лушили из шишек, растаскали по тайге и попрятали. Чтобы переносить орехи, у птицы этой есть специаль­ный кожный мешочек, он помещается под клювом. В него входит несколько десятков отборных орехов. От­борных потому, что кедровка берет только лучшие крупные и спелые орехи. Выдергивая орешек из шиш­ки, птица чуть нажимает его клювом. Если орех пус­той, он мягкий, и легко поддается, и такой кедровка бракует.
Урожай орехов у кедровой сосны (у нас это де­рево не совсем правильно называют кедром) бывает не каждый год. Вот птица и научилась делать запасы. Кучки из нескольких орешков кедровки прячут в мох, зарывают в опавшие листья, хвою, прячут в раз­вилках сучьев на стволах и в вершинах обломанных деревьев. При этом разносят орехи до 10 км от места сбора, а то и далее, пряча в сосняках или другом типе леса, не обязательно в кедровниках. А однажды я наблюдал, как клады свои кедровки зарывали в заповеднике на самом берегу Байкала в песок. На берегу открыто — кто что делает, всем издалека вид­но. Понятно, кто прячет клад, тот избегает свидетелей. Забавно было смотреть, как птицы соблюдали эту заповедь. Не поднимаясь выше деревьев, из глубины леса, челноком ныряя между кронами, прямо к бе­регу суетливо, но молча летели по две-три кедровки. В кронах последних, стоящих на опушке деревьев они рассаживались, стараясь не шуметь и меньше дви­гаться, затем, смешно вытягивая шеи, некоторое время настороженно оглядывали лежащее перед ними открытое пространство береговой полосы.
До отказа набитые орехами мешочки искажали форму тела кедровок, придавая им и без того смеш­ной вид.
Убедившись, что на берегу никого, кто бы мог разоблачить их замысел, нет, птицы, соблюдая оче­редь, по одной со сложенными крыльями стремитель­но ныряли с деревьев и на минуту замирали на песке. Было видно, что в это время птица изо всех сил озиралась. Интересно, что делала она это не поворачивая головы, т.е. старалась делать как можно меньше движений. Всем известно: заметен прежде всего тот, кто двигается. Затем частыми короткими взмахами головы кедровка разбрасывала клювом пе­сок и пять-шесть раз поспешно наклонялась над ямочкой. Так она орехи прятала. Быстро отскакав два-три метра, птица делала то же самое. Это повто­рялось несколько раз. Не забывала она и закопать ямочку. Позже я посмотрел, что у них получилось.
В сухой прибрежный песок кедровки закопали массу орехов — на каждом квадратном метре обна­ружил я до трех кладов. Клад состоял из разного количества орешков: от 3—4 до 33 (в среднем'15 оре­хов). Следует еще заметить, что место кладов выбра­ли птицы со смыслом — там совсем не водились по­левки, которые обычно моментально находят кедров-кины клады. Пока кто-то прятал орешки, остальные терпеливо и бесшумно сидели в кроне и, надо пола­гать, во все глаза следили за окружающим. Я в своем маскировочном халате должен был сидеть неподвиж­нее пня. Было ясно, что не только сфотографировать— в дневник записать не дадут. Интересно, что когда, устав наблюдать, я вышел из укрытия, птица, пря­чущая орехи, мгновенно прекратила занятие и, от­летев на десяток метров, демонстративно зашагала по песку, стараясь показать, будто она только тем и за­нималась, что прогуливалась здесь просто так. А те, что сидели в кроне, вдруг запрыгали по веткам, стали шумно перелетать на соседние деревья, потихоньку своеобразно поскрипывая. В общем, тоже усиленно делали вид, что вовсе они и не замышляли ничего, а просто возились в кронах, как обычно. Это была на­илучшая для неожиданного посетителя форма от­влекающего поведения.
В поисках кладов хозяевам помогают едва ли не все обитатели тайги. Очень немногим кладовым уда­ется остаться незамеченными. И тогда — смотрите, что с ними происходит. Орешки лежат в прохладном сы­роватом мху и потихоньку набухают от набираемой влаги. Проходит много времени, и однажды теплой летней порой там, где когда-то белка или кедровка положила орешки, показывается из мха изумительно зеленая, густо переплетенная и круто завившаяся ма­ленькая роза из тонких иголочек. Она гораздо зеле­нее всего самого зеленого в тайге, а уж нежнее и без­защитнее ничего не придумаешь. Недаром так плотно прильнули друг к другу и так крепко переплелись между собой, видно надеясь на свои лишь силы, ле­пестки-иголочки. Будто неожиданно появились они в неведомый мир и то ли от испуга, то ли от изумления прильнули друг к другу.
Не выдергивайте эту розочку, чтобы полюбоваться ее необыкновенной зеленью. Оглянитесь вокруг — и вы увидите, что где-нибудь у камня, под кроной кедра, как из вазы, торчат, чуть развалясь в стороны, четыре-пять маленьких кедринок. Вот эта розочка, кото­рая пока едва выдвинулась из мха, через десяток лет будет такой же. Это маленькие дети тех великанов, что поднимаются сейчас, раздвинув небо здесь, вокруг нас.
А посадил их — помните кто? Кедр сам не может далеко разбрасывать свои семена, чтобы росли новые деревья. Но он дает много пищи различному лесному люду. И самые благодарные из них — белки и кедров­ки— помогают кедру, разносят и умело «сажают» его семена. Так кедровые леса, очень ценные и для чело­века, ценнее, как известно, кокосовых пальм, раз­растаясь, заняли большие территории. И все благода­ря труду кедровок и белок. Глядя на те пять ореш­ков, которые я взял однажды из кладовой белки и которые храню как добрую память об этом тружени­ке, я думаю, что напрасно дед Макар рассердился когда-то на кедровок и назвал их «гадысью». Навер­ное, сделал он это в сердцах, а скорее всего потому, что не знал, какую великую услугу сделали и еще сделают кедровки вместе с белками нам, людям.
Кроме зверей и птиц, изредка встречаются в за­поведнике представители некогда могучих властели­нов мира— пресмыкающиеся, а также амфибии или земноводные. Только влачат они самое жалкое су­ществование в силу довольно сурового климата Под­леморья.
Категория: Заповедник на Байкале | Добавил: anisim (23.10.2010)
Просмотров: 3881 | Рейтинг: 5.0/10 |
Всего комментариев: 0

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
<Сайт управляется системой uCoz/>