Оба
города связаны между собой тремя дорогами. Первая — к реке —самая крутая. Она
ведет прямо к крепости и была построена бывшим наместником Гагариным. Ею
пользуются обычно летом и весной, так как она вымощена... Эта мощеная дорога
идет снизу до Знаменского монастыря, а сверху — до другого конца города, а
именно до земляного вала. Очень неудобно жить в Тобольске в стороне от мощеной
дороги, так как почва преимущественно глинистая и весной возникает такая грязь,
что лишь с трудом можно по ней пробираться. Да и летом по-настоящему сухо не
бывает кроме как в верхнем городе, где солнечное тепло имеет больше действия.
Другой или средней дорогой ни летом, ни зимой почти не пользуются, так как она
довольно крутая и
не замощена. Третья — эта та, которой пользуются чаще всего зимой и
совсем не пользуются весной, лишь изредко летом. Она спускается постепенно и
не так крута, как остальные. Хотя она и не замощена, но с ее нижнего конца
ведет замощенная дорога до первой дороги и соединяется с нею у реки или у
нижнего конца первой дороги.
Если
бы по обычаю немецких городов дать Тобольску эмблему, то по моему разумению
этим должна была бы быть корова. Я не видел другого места, где бы бегало
столько коров, как здесь. Даже зимой, где бы ты ни находился, везде увидишь
коров, и еще больше их весной и летом».
Дневник
Гмелина выгодно отличается от других известий западноевропейских
путешественников и ученых тем, что в нем наряду с географическими данными, описаниями
животного и растительного царств содержатся небезынтересные сведения о нравах
местных жителей и, что особенно важно, обстоятельные сведения о промышленности
и торговле. Подробно описывает Гмелин многочисленные горные разработки,
рудники и плавильни в Сибири, которые ему удалось посетить. 18 августа 1734
года он был на Плоской горе, «где руда лежит на поверхности гнездом, и въехали
в рудник, который простирается вглубь не больше 8 горных саженей (лахтеров).
Там 30 горняков, способные за день выдать от 100 до 200 пудов руды. Руда имеет
хорошее содержание, но из-за разъездов татарской орды летом более 3 месяцев
нельзя работать, а весной и осенью это опасно».
На
Пихтовой горе участники экспедиции квартировали у штейгера-немца, которого
расспросили о добыче руды в этом районе: «Там 5 рудников, которые мы и посетили.
Добыча значительна, и руда лежит на небольшой глубине. Нет рудника глубже 15
лахтеров, чаще всего они глубиной в 7 лахтеров. Руду добывают в больших жилах,
и дает она 12% чистой и хорошей меди. Не приходится шурфовать жилы, а
пользуются шурфами, сделанными когда-то тогдашними жителями. Кто они такие
были, сказать нелегко. Это были не калмыки, так как до сегодняшнего дня те не
умеют выплавлять железо».
В
августе 1734 года Гмелин был на Колывано-Воскресенских заводах: «27-го
совершили мы путешествие к Белому озеру, я же в особенности спешил к Воскресенским
горам. Озеро находится на расстоянии в 7 верст на восток от завода. Этой весной
провели от него канал к Белой речке, которая приводит в движение колеса завода,
и этим было достигнуто, что, испытывая все эти годы летом недостаток воды,
нынче, несмотря на засушливое лето, ничего подобного не было. Недалеко от
Белого озера к югу еще три озерца, которые все можно использовать для заводов,
приводя из гада в год в движение самые большие машины.
В
1725 году Демидов получил от заблудившихся и поселившихся на Оби крестьян
первые куски руды и сведения о местах, где они были найдены. И тогда он ради
исследования и устройства заводов добился в бергколлегии привилегии и в 1727
году на Колыван-горе построил завод, который он в 1729 году перенес на место,
где он и теперь находится. Он расположен в горах и имеет для своей защиты
крепость с четырьмя бастионами, окруженную земляным валом и рвом. За пределами
крепости на юго-западе имеется слобода, а на северо-востоке — завод. Все это
окружено острогом. В крепости живут начальники и рабочие завода. Главный завод
состоит из пяти меньших заводов: на первом — 5 крумофенов и один
медековательный молот, на втором — два очистительных горна, штихофен и толчея
для размельчения соли, на третьем оцинковывают и обрабатывают медь; на
четвертом — 5 кузниц, меха которых приводятся в движение от руки; на пятом —
лесопилка и устройство для измельчения угля. Рабочие на заводе присланы сюда
частично из Катериненбургских, частично из Невьянских заводов. А рабочие в
рудниках — большей частью крестьяне из различных мест, которые приходят сюда,
чтобы заработать подушную подать, выплачиваемую казне, из-за чего большинство
из них, заработав эти деньги, возвращается снова на родину и поэтому обслуживание
завода затрудняется. Правда, Демидов на Чаруше устроил несколько деревень, но в
них не бывает более 40 или 50 человек, в то время, как при полной работе их
требуется не менее 800. Для охраны этого места из Кузнецка направили к Демидову
100 конных служивых, которым выдают обычное императорское жалованье.
На
заводе нет общей церкви, так как большинство людей завода из так называемых
староверцев или раскольников (Abtrunnige),
которые отделились от русской или греческой церкви. Насколько я смог выяснить
(а узнать здесь что-либо не так легко), это люди, которые имеют свои
собственные книги, которых они придерживаются, и в силу которых они не пьют и
не едят из посуды, из которой пили или ели правоверные русские, не ходят в
русскую церковь, полностью воздерживаются от водки, и обычный знак креста
делают только двумя перстами, как священники среди православных русских, когда
благословляют народ... Наиболее знатен среди раскольников здешней местности
некий рудоискатель по имени Кудрауцов (Кудрявцев?), живущий на реке Чаруше, и
о нем говорят — наверное, без достаточных оснований,— что он устроил монастырь
для своих единоверцев. По своему ремеслу он простой крестьянин, и по его
примеру видно, что обман и у староверцев является разрешенным делом. Я
достоверно узнал, что он от крестьян, открывших рудное место, с большим искусством
и многими обещаниями выманивает, открытие, идет к Демидову, получает хорошее
вознаграждение и ничего не отдает людям, от которых получил известие; из-за
чего не по справедливости носит имя рудоискателя, а лишь из-за хитрости, а сам
до сих пор, как говорят, не нашел ни одного места» (255—257).
Свое
известие о Колывано-Воскресенских рудоплавильных заводах Гмелин сопровождает
примечанием, где приводит некоторые дополнительные, позже добытые сведения:
«Завод с того времени, как я там был, вырос в самый большой и наилучший из всех
заводов, имеющихся в Европе. После того как добыча руды увеличилась, а завод
получал время от времени новых рудокопов и плавильщиков, и Демидов показал
некоторые руды, содержание которых его люди не могли определить, более знающим
людям в Катериненбурге и дал их на исследование, то оказалось, что тамошние
богатые медные руды к тому же еще содержат много серебра, а последнее —
столько золота, что вдоволь окупаются расходы на разделение. Поэтому устроили
сейгеровы заводы, которые расцвели еще больше, когда вблизи Колыванских
заводов открыли гору, названную из-за обилия находящихся там змей Змеиной
горой, полную богатых серебряных и медных руд различных видов настолько, что
можно было с уверенностью рассчитывать на 2—3-футовую жилу с простиранием
более чем на немецкую милю. Эти руды содержат довольно много золота в виде тонких
жил, иногда в зернах, иногда в тонких пластинках, каковые попадаются и на поверхности
и дают большую прибавку к содержащемуся в серебре золоту. Это благодатное
преимущество свойственно не только руде Змеиной горы, но и многим другим
рудным местам, открытым в это время и простирающимся до реки Бухтурмы, протекающей
на восток выше Каменогорека почти по середине между этой крепостью и
знаменитым озером Нор-Зайсаном и впадающей в Иртыш; так же можно ожидать, что
вся местность между Иртышом и Обью настолько заполнена драгоценными рудами,
что и при хорошем развитии дела пройдет несколько столетий, пока не иссякнут
эти сокровища. И при этом большим благом является то, что не нужно строить
дорогостоящие рудники с мощными машинами для выкачки газа и излишней воды.
Все руды простираются по поверхности земли, и рудник глубиной в 10 лахтеров под
поверхностью земли является уже редкостью в этих местах. Если бы наша земля в
Германии была в таком обилии, то, боюсь я, вся почва была бы так раскопана, что
нельзя было бы и шагу ступить из-за провалов».
В
феврале 1734 года экспедиция находилась в Красноярске, и Гмелин решил вместе с
воеводой посмотреть масленичные увеселения в Торгушине (в 5 верстах от города)
и заметил, что подобные «увеселительные поездки для начальства края имели
вполне коммерческий смысл»: «Когда мы прибыли в деревню и сели в комнате,
входил один крестьянин за другим и передавал сна-чало воеводе, а затем его жене
нечто завернутое в бумагу. Некоторые давали и его сыну. Воевода в моем присутствии
развернул несколько бумажек и в каждой было 10 копеек. Воеводша всегда
получает половину. Теперь я понял, почему воевода всю масленичную неделю ездил
на прогулки в соседние деревни со своей женой, а именно для того, чтобы собрать
эти подарки. И редко когда приходилось видеть, чтобы кто-нибудь из села пришел
бы в дом и не положил бы бумажку на стол, из чего можно заключить, что местный
воевода не так уж легко умрет с голоду...
...
Вечером служивые люди устроили потешные бои. На поляне из снега были устроены
две стены, соединенные сверху балкой из снега. Это сооружение должно было
изображать крепость, вокруг которой собрались служивые с очень длинными
палками, а другие служивые на конях должны были напасть на крепость. Невозможно
описать, какая тут получилась суматоха. На крепость сразу нападало не больше
двух-трех всадников, чаще всего только один. И это на полном галопе. Но их
встречали такими колотушками, что даже двое упали с коней и были сильно
искалечены. Всадники вошли в такой раж от того, что не смогли одолеть крепость
и уже хотели стрелять стрелами в гарнизон, но это воевода не разрешил, поэтому
крепость осталась не взятой. Отсюда легко заключить, какие при случае служивые
совершили бы воинские дела, их бы превзошли любые крестьяне, никогда в жизни
не носившие оружие. Единственным ремеслом служивых является пьянство. В старое время служивые выглядели очень странно. Они имели двойные кольчуги,
которые закрывали все туловище. Одна состояла сплошь из маленьких железных
колец, другая — из тонких железных пластинок. Последний вид кольчуги, по мнению
служивых, легче носить, чем первый. Такой панцирь закрывает, как уже было
сказано, все туловище, грудь, живот всю спину и руки. К тому же носили еще
шапку, сверху покрытую железом. Я видел оба вида, но они уже не
употребляются...».
|