В самый раз остановиться на главном достижении сезона
— стройной геологической концепции, которая, как мозаика, наконец стала
формироваться в его мозгу из отдельных разбросанных фактов и наблюдений,
подкрепленных массой палеонтологического материала — одна собранная Русановым
коллекция ископаемой фауны насчитывала 212 видов, значительно больше, чем у остальных
исследователей вместе взятых.
Уже вернувшись в Париж и работая с литературными
источниками, он обнаружил сходство в фауне силура Средней Европы, Новой Земли и
Северной Америки. Тем самым подтверждалась мысль, зародившаяся в этих же местах
год назад о единой океанской акватории, где обитали эти теплолюбивые организмы, —
это означало, что в то время перечисленные территории были акваторией, а если
точнее — дном единого обширного теплого океана, простиравшегося на тысячи
километров через современный Северный полюс, о положении которого в то время
самые смелые научные умы строили не менее смелые гипотезы. Факты находились в
руках исследователя и обладали своей логикой, не поддающейся наскокам
оппонентов.
Столь солидный вклад в мировую палеогеографию не
снимал с Русанова проблем геологии самой Новой Земли, тем более что с
поступлением новой научной информации их вырисовывалось, как сказал бы поэт,
«тьмы, и тьмы, и тьмы». Очевидно, следовало найти некое руководящее звено.
Основополагающим заключением стал для Русанова вывод о наличии «древней
геосинклинали, ориентированной в палеозойское время (то есть между 250 и 600
миллионами лет назад. — В. К\) в направлении современного простирания
Новой Земли» (1945, с. 255). Разумеется, со времени ее возникновения такая
структура осложнялась многими вторичными нарушениями (природа, как известно,
наших упрощенных схем не признает) в виде смятия отдельных слоев, а также многочисленными
трещинами, разбивающими ее на отдельные блоки, вдобавок смещенные относительно
друг друга — и в этой головоломке геологу надо разобраться с максимальной
точностью! Неудивительно, насколько важно при этом выбрать правильное
направление — Русанову это удалось. Теперь скопление разобщенных фактов стало
постепенно приобретать стройное теоретическое объяснение, где отдельные факты и
положения уже не противоречили, а взаимно дополняли друг друга. А сколько
подобных построений у других исследователей порой незаслуженно кануло в Лету,
тогда как другие, поначалу фантастические, с годами обрели статус неколебимых
истин — к ним относятся и достижения Русанова, которых не поколебала даже
новейшая глобальная тектоника плит, начавшая свое победное шествие во второй
половине XX века. Разумеется, он использовал и важнейшие теоретические
достижения своего времени — учения о геосинклиналях Ога. Подчеркивая
теоретическое родство учителя и ученика, иные последователи Русанова говорили,
что он занимался не столько геологией (подразумевая прежде всего поиск полезных
ископаемых), сколько «огологией» — склонность геологов к юмору общеизвестна.
Теперь, когда была подведена теоретическая база, пора
было задуматься о палеогеографии архипелага — о том, как в прошлом вела себя
эта гигантская складчатая зона на продолжении Урала, включавшая и Новую Землю.
А вот как в карбоне эта складчатая протяженная зона испытала поднятие, причем с
многочисленными нарушениями в виде трещин, по которым внедрялась магма? А
поднявшиеся горы, как известно, подвергаются интенсивному воздействию
разнообразных разрушительных природных процессов — текучими водами, ветром,
ледниками и т. д., когда расплавленная магма в виде диабазов оказалась на
поверхности. Видимо, подобное повторялось не однажды. От более молодых
мезозойских морских осадков (отложившихся 70-230 миллионов лет назад) почти
ничего не осталось, если не считать редких находок белемнитов и аммонитов. С
тех пор вместо острых гордых альпийских пиков и гребней хребтов на Новой Земле
чаще встречаются древние выровненные поверхности, так называемый пенеплен.
Здесь Русанов (видимо, первым в России) использовал новейшие теоретические
достижения американской геоморфологической школы Уильяма Морриса Дэвиса из
Гарвардского университета (США) с его идеей цикличности в формировании рельефа
земной поверхности. Еще раз подчеркнем, что Русанов, несомненно, был в курсе
последних достижений мировой науки и умел пользоваться ими. А дальше в условиях
Новой Земли, по его представлениям, действовала классическая схема, когда
оледенение сменилось наступанием моря, отступание моря — очередным оледенением,
причем многократно, и все это находило отражение в формировании пород и рельефа
архипелага. Так сформировался (без деталей) современный лик Новой Земли, каким
она встречает на своих берегах каждого вновь прибывшего.
Разумеется, не забывал Русанов и практических
результатов своих исследований, полагая, что «одна из задач науки состоит в
том, чтобы давать общие руководящие начала, и дело практики — уметь ими
воспользоваться» (1945, с. 242). В первую очередь это относилось к полезным
ископаемым, даже если в его время это было делом лишь отдаленного будущего.
В первую очередь будущие колонисты Новой Земли,
преимущественно добытчики морского зверя и оленеводы, нуждались в топливе,
которое, судя по аналогии с соседним
Шпицбергеном, здесь также можно было ожидать в виде
каменного угля, на что и надеялся исследователь, приступая к работам на Новой
Земле. Однако его же собственные результаты, воплотившись в теорию, не оставили
от этих надежд камня на камне: в палеозойском море углей на архипелаге
возникнуть просто не могло. А более поздние мезозойские слои с маловероятными
континентальными условиями просто уничтожались в процессе поднятия архипелага
интенсивными природными процессами — водой, ветром, льдом и т. д. уже
сравнительно недавно, разумеется по геологическим меркам. Оставался торф,
которым он и предлагал воспользоваться, особенно на пастбищах во внутренних
районах Новой Земли, где нельзя было надеяться на плавник. Правда, будущее
показало, что возможности архипелага с точки зрения оленеводства весьма
ограничены — запасы естественных кормов позволяли прокормиться здесь всего
нескольким тысячам оленей. А торфа тоже оказалось немного, поскольку сейчас для
его образования слишком холодно, и достался он нам из более теплого времени,
так называемого голоцена (последние 10 ООО лет), которым Русанов практически не
занимался.
|