Можно сказать, что Буссе оказался почти что пророком:
Корсаков стал войсковым атаманом и губернатором Забайкалья, а сам Буссе —
первым губернатором образованной (многие шутили — специально для него
образованной) Амурской области. Вот так, келейно, почти по-домашнему решались
вопросы огромного политического значения, так раздавались губернаторские и иные
должности даже при таком незаурядном человеке, каким все же, несомненно, являлся
Н.Н. Муравьев. Умный и решительный политик и вместе с тем — облеченный огромной
властью сановник Муравьев, естественно, чем дальше, тем больше не выносил
людей, чрезмерно, по его мнению, проявляющих инициативу или недостаточно четко
проводящих в жизнь его предначертания. Такими стали Невельской, а вскоре и
Завойко, Обоих он решил убрать отсюда, но, разумеется, отнюдь не доводя дело до
скандала. И потому Муравьев сначала с почетом провожает Невельского, а уж затем
находит способ сделать то же самое с Завойко — тот понял сам и попросился
уехать по болезни.
Генерал-губернатор откровенно делится намерениями со
своим родственником и приближенным Корсаковым в письме от 25 февраля 1855 года:
"Для успокоения Невельского я полагаю назначить его при себе исправляющим
должность начальника штаба; Завойку начальником всех морских сил, а тебя — всех
сухопутных, разумеется, по прибытии твоем в Кизи, для дел же будут при мне
дежурный штаб-офицер по морской части Оболенский и по сухопутной не знаю еще
кто. Таким образом Невельской с громким названием не будет никому мешать и
докончит свое там поприще почетно (подчеркнуто Муравьевым. — А.А.)".
Муравьев достаточно тонко провел задуманную "операцию". Возле него
остались только достаточно послушные люди. К таким в первую очередь относились
Корсаков, Буссе, Кукель, Венцель и каким-то чудом уцелевший Казакевич — видимо,
чтобы управлять Приморским краем, все-таки желательно было держать там
настоящего моряка.
Уезжая 19 октября из Аяна, куда он добирался из
Николаевска на американском паруснике "Пальметто", дважды
благополучно избежав опасности попасть в плен (англо-французская эскадра
продолжала крейсировать у наших берегов), Муравьев еще раз напомнил в письме к
Завойко, "чтоб Невельского никаким делом не обременять, а иметь его в виду
как частного человека, проживающего в Мариинском посту, которому мы обязаны
оказать всякое содействие… он у нас только в гостях на эту зиму…". Дело в
том, что и Невельской и Завойко не сумели своевременно уехать: шхуна
"Восток", на которой они намеревались попасть в Аян, не смогла выйти
из Мариинского и там зимовала. В итоге Невельской остался "частным
лицом", числясь начальником несуществующего штаба, поскольку Муравьев-то
уехал, а Завойко волей-неволей пришлось еще целую зиму исполнять в Николаевске
обязанности губернатора. Он ждал на смену себе Казакевича, но тот был все еще в
Америке. Притом ни для кого не было секретом, что назначение свое он принял
весьма неохотно и оговорил его срок — не более чем на два года.
Генерал-губернатор возвратился в Иркутск в конце
декабря 1855 года. К этому времени по его представлению правительство утвердило
образование Приморской области, в состав которой вошли прежняя Камчатская
область, Охотское побережье и Приамурье. Центром области стал Николаевск, а
первым военным губернатором утвержден Казакевич. Именно в это же время из
состава Забайкальской области была выделена Амурская область, губернатором которой,
как уже говорилось, стал Буссе. Все произошло так, как и было задумано.
Муравьев отправился в Петербург, где за это время
произошли большие перемены: на трон вступил вместо умершего в феврале 1855 года
Николая I его сын Александр П. В столице появился возвратившийся из Америки
Казакевич, который был очень нужен генерал-губернатору. Темой их бесед стала
организация Приморской администрации, устройство в Николаевске механических
мастерских для ремонта кораблей, очередной сплав по Амуру. Его предстояло
возглавить Корсакову. А Казакевич должен был воспользоваться этой возможностью
для того, чтобы попасть в Николаевск. Кроме того, в связи с заключением 30
марта 1856 года в Париже мирного договора, знаменовавшего собой окончание
Крымской войны, возникла необходимость возвратить в Забайкалье войска с устья
реки. Обременительно стало содержание войск и на Камчатке. Одновременно надо
было продолжить переселение крестьян, открыть по Амуру зимнее почтовое
сообщение, организовать по нему пароходное движение летом и наладить переброску
в Николаевск различных грузов.
Таковы были главные задачи сплава 1856 года, в котором
Муравьев не принимал участия. После Петербурга он побывал в Карлсбаде (ныне
Карловы Бары), где ему предстояло заняться лечением своей застарелой лихорадки,
приступы которой все чаще давали о себе знать, а потом оттуда — во Францию, в
По, где уже ожидала его Екатерина Николаевна. Но за границу Николай Николаевич
— и это характерный штрих — уехал не прежде, чем было получено известие о мире.
19 марта он писал из Петербурга Корсакову, который оставался за него:
"Отправляю к тебе, любезный друг Михаил Семенович, нового адъютанта моего
подполковника Моллера, одного из храбрейших кавказских офицеров (притом
родственника — отец Муравьева был женат вторым браком на дочери адмирала
Моллера. — А.А.) — он везет в Иркутск новости о подписании в Париже
мира, вчерашнего, т. е. 18-го числа, пробудет в Иркутске не более одних
суток и отправится потом прямо туда, где ты находишься (то есть где-то на Амуре
со сплавом, который Корсаков возглавлял. — А.А.). …Главное дело,
чтобы войска наши пораньше оттуда возвратились…" Напоминая Корсакову, как
ему вести себя с китайцами, Муравьев подчеркнул: "Не сомневаюсь, что ты
сумеешь обойтись с китайцами согласно высочайшей воли и даже естли бы они
выдумали загородить тебе дорогу своими джонками, то продолжай итти безостановочно,
не делая им никакого вреда: а если они станут стрелять, то скажи, что будут
отвечать за это перед своим правительством, и письменно объяви об этом в
городе".
В следующем письме, от 29 марта, как бы оправдываясь,
что он не в Иркутске, генерал-губернатор пишет: "Странно мне отправлять
Амурскую экспедицию без меня, но я очень хорошо сделал, что остался здесь до
мая, во-первых, ожидал окончательных сведений о заключении мира, а во-вторых,
буду свидетелем всех тех перемен, которые должны совершиться в течение будущего
месяца: Нессельроде уходит, Долгорукий тоже, Брок тоже, все это говорит
положительно…" Все упомянутые в письме перемены были связаны с коронацией,
которая предстояла в Москве летом. Из-за нее Муравьев не слишком долго пробыл
за границей. В августе он возвратился в Петербург, а к концу 1856 года был в
Иркутске.
Сменивший небезызвестного К.В. Нессельроде на посту
государственного канцлера А.М. Горчаков, опытный и дальновидный дипломат,
полностью разделял взгляды Муравьева на амурский вопрос. Он понимал, что
благодаря деятельности восточносибирского генерал-губернатора фактически
создана возможность установления границ страны на берегах Тихого океана в
районе устья Амура и в Приморье. Наступало время, когда решительными мерами
можно было завершить столь успешно начатое Муравьевым и Невельским несколько
лет назад дело.
21 марта 1857 года в Иркутск приехал Путятин,
уполномоченный вести переговоры с Китаем. Муравьев хотя и желал ему успеха, но
в душе остался недоволен тем, что прислали кого-то завершить то, что начинал
он. Китайцы, однако, не приняли Путятина, и тот вынужден был вернуться назад на
пароходо-корвете "Америка", закупленном Казакевичем в США. Муравьев
все лето провел в Усть-Зейском посту, готовый в любой момент прийти на помощь
послу.
Генерал-губернатор возвратился в Иркутск лишь в
августе, откуда снова уехал — сперва в Петербург, а потом за границу. В декабре
его вызвали в столицу. Под Новый год Муравьев стал генерал-адъютантом. Хотелось бы отметить, что награда эта стала для Муравьева как бы
ответом на его просьбу об отставке. Докладывая о действиях — своих и Путятина,
генерал-губернатор пылко, соответственно своей натуре, высказал много
накипевшего. Кое-что, разумеется, было преувеличено, но иное справедливо. Но он
не мог не рассказать и о том, как изменился левый берег Амура, где каждый год
появлялись все новые русские селения. Он отмечал, что "очевидно и
положительно, что Китайское правительство молчанием своим признало за нами
право владения и обязанность защиты устья реки Амура и острова Сахалина, в
систему коей входит залив Де-Кастри и Императорская гавань, которые заняты и
укреплялись нами с того же времени". И следовательно, пора решительнее
браться за дело. Впрочем, прошение об отставке он все-таки подал.
|