В составе экспедиции были офицеры флота и армейских
частей, чиновники Российско-Американской компании, рядовые и урядники Якутского
и Иркутского казацких полков, матросы и нижние чины Охотской флотилии. Многие,
особенно вольнонаемные мастеровые — с семьями. Среди участниц экспедиции были
не только жены нижних чинов, но и офицеров — Д.И. Орлова и А.В. Бачманова.
Безвыездно пробыла все эти годы в экспедиции супруга Г.И. Невельского Екатерина
Ивановна. Сначала Петровское, а затем Николаевск являлись средоточием русской
жизни на Амуре. Но все нити управления вели отсюда в Иркутск, к генерал-губернатору
самой восточной части российских владений.
О влиянии Муравьева на деятельность Невельского хорошо
сказал более века назад историк П.В. Шумахер: "Патриот в душе, ободряемый
настойчивостью генерала Муравьева, он с твердостию шел вперед и, не взирая ни на
какие противудействия, основал несколько военных постов в устье Амура, в
гаванях Татарского берега и на острове Сахалине". А советский историк
Дальнего Востока М.Г. Штейн обобщил действия обоих: "Понадобился отважный
капитан Невельской и решительный Муравьев, чтобы так называемый "амурский
вопрос" сдвинуть с мертвой точки".
И это действительно так. Сам Г.И. Невельской, подводя
итоги работы Амурской экспедиции, с полным правом и понятной гордостью писал,
что все изложенные им факты "весьма знаменательны в истории Приамурского и
Приуссурийского краев, ибо они составляют последний краеугольный камень в незыблемый
фундамент, воздвигнутый Амурской экспедицией к признанию Амурского и
Уссурийского бассейнов с островом Сахалином за Россией".
Всячески поддерживая Геннадия Ивановича, иногда
осторожно его поправляя и даже выговаривая ему за его запальчивость, вызванную
неосведомленностью в дипломатических тонкостях, а подчас и просто за невыдержанность,
которые могли навредить делу, правитель края тщательно и продуманно готовил
плавание по Амуру. Он видел, что Амурской экспедицией проделана труднейшая
предварительная работа, на основе которой можно принимать дальнейшие решения.
Но это оказалось делом отнюдь не простым. Еще в начале 1852 года Муравьев
просил разрешения снарядить осенью специальную команду, чтобы, спустившись по
течению Амура, она послужила бы для укомплектования морских сил в его устье и в
заливе Де-Кастри. В ответ из Петербурга пришел отказ и внушение —
"вследствие объяснения канцлера графа Нессельроде" — о необходимости
крайней осторожности и "неспешности" в этом деле. Муравьев терял
почву под ногами. В дополнение к проискам давних недругов генерал-губернатора
подал в отставку после одиннадцатилетнего пребывания на своем посту его
единомышленник, министр внутренних дел Л.А. Перовский. Тем самым Муравьев
лишился существенной поддержки. В такое время особенно ценной оказалась помощь
великого князя Константина. Но даже и генерал-адмиралу многое было
неподвластно. Николаю Николаевичу оставалось одно — снова ехать в Петербург.
Получив из столицы разрешение, он отправился туда в начале 1853 года.
Но еще задолго до того, в 1851 году Муравьев
командировал военных моряков Петра Васильевича Казакевича и Александра
Степановича Сгибнева, а в 1852 году и корабельного инженера Михаила Петровича
Шарубина на реку Шилку, в Сретенск, для постройки судов — первого на Амуре
парохода "Аргунь", а также барж, баркасов, лодок и плотов для того,
чтобы осуществить задуманный сплав. Распоряжался всем Казакевич. Он же вместе
со Сгибневым делал промеры реки и составлял карты для плавания на Шилке. А
инженер был занят строительством. Во всем этом предприятии был немалый риск для
генерал-губернатора, которого нетрудно было бы обвинить в самоуправстве и превышении
власти.
Трудно сказать, сколько мытарств пришлось бы перенести
Муравьеву в Петербурге, если бы не связанное с неминуемо приближавшейся
Крымской войной осложнение международной обстановки в целом и в частности — на
Дальнем Востоке. Оказавшись в столице в конце марта 1853 года, Николай Николаевич
немедленно представил императору особую записку, в которой настойчиво призывал
ввиду ожидаемого разрыва отношений с некоторыми странами Европы принять
безотлагательные меры на Дальнем Востоке, привлекавшие алчные взоры других
держав, не говоря уже об отдельных мелких хищниках — китобойцах, купцах и
т. п.
Муравьев рассказывал потом, что царь согласился с
необходимостью защиты Дальнего Востока, однако подвел его к карте и сказал,
показывая на устье Амура: "Все это хорошо, но я ведь должен посылать
защищать это из Кронштадта". На что Муравьев, проведя рукой по течению
реки, ответил, что можно те края и ближе подкрепить. "Сами обстоятельства
указывают этот путь", — добавил он. На что царь ответствовал:
"Ну так пусть же обстоятельства к этому и приведут, подождем".
Ждать пришлось год. Но зато все другие представления
Муравьева были утверждены. В частности, новые штаты Амурской экспедиции. Она
освобождалась от зависимости Российско-Американской компании и становилась правительственной
экспедицией. Было разрешено занять озеро Кизи, залив Де-Кастри и остров
Сахалин. Вопрос же о сплаве по реке Амур войск, запасов, оружия и
продовольствия передавался на рассмотрение особого комитета. Со всеми этими
распоряжениями Муравьев послал в Иркутск поступившего к нему на службу майора
Н.В. Буссе, а сам взял четырехмесячный отпуск и уехал за границу излечивать
лихорадку. Путешествовал по Франции и Испании, принимал воды в Карловых Барах,
проехал через Германию, побывал и в Англии. В Петербург возвратился 6 октября.
Тотчас по приезде пришлось вновь приступить к
дальневосточным делам. Энергичного и деятельного губернатора возмущала и
раздражала медлительность в принятии решений, равнодушие к его представлениям.
Брату Валерьяну он с горечью писал, что "в Петербурге мы знаем не много
больше, а толков и пересудов в городе без конца, но правды ни от кого не
узнаешь, — таков Петербург, таков точно и Иркутск, только оттуда пишут на
меня доносы сюда, а отсюда некуда доносов писать". Муравьев был готов к
худшему — отставке, "а потому, — продолжал он в письме к
брату, — если не поедем обратно (т. е. в Иркутск. — А.А.), то
уедем куда-нибудь в глушь, где бы можно было и жить с нашими малыми средствами;
на этот случай я храню мою заграничную штатскую одежду, которой будет
достаточно на первый случай".
Но надевать штатскую одежду Муравьеву было еще рано.
Международная обстановка стремительно обострялась не только в Европе, но и на
Дальнем Востоке. Остававшийся на Амуре Невельской в середине мая 1853 года получил
от великого князя Константина предупреждение о готовящихся двух военно-морских
экспедициях Северо-Американских Штатов. Было известно и об особом, повышенном
интересе Англии, Франции и США к бассейну Тихого океана, и в том числе — к той
его части, которая прилегала к российским владениям.
Усиление активности англичан, американцев и французов
на Тихом океане не могло пройти мимо внимания России, так как грозило пагубно
сказаться на судьбе Приамурья, Приморья и Сахалина. Одним из первых мероприятий
русского правительства стала отправка в сентябре 1852 года на Дальний Восток
эскадры в составе фрегата "Паллада" и винтовой шхуны
"Восток" под флагом вице-адмирала Е.В. Путятина. К ним уже на месте
присоединились корвет "Оливуца", посланный туда еще в 1850 году, и
барк Российско-Американской компании "Князь Меншиков".
Невельской, получив в развитие предписаний великого
князя Константина распоряжение генерал-губернатора о мерах, которые надлежит
принять в связи с ожидаемым появлением в дальневосточных водах экспедиций коммодора
Мэтью Перри и капитана Кэтвалдера Рингольда, действовал предельно быстро и
четко. Уже летом 1853 года в Александровском, Константиновском, Мариинском и в
только что выставленном в заливе Анива на Южном Сахалине Муравьевском постах
были назначены команды с опытными офицерами — Бошняком, Разградским, Петровым,
Буссе и Рудановским — во главе.
Затем последовало известие о готовящемся сплаве по
Амуру. Распоряжения Муравьева по этому важному вопросу привез из Петербурга
М.С. Корсаков. Сам же губернатор только и делал, что обивал высокие пороги в
столице, доказывая необходимость быстрейшего принятия мер по его
представлениям. Ему наконец удалось добиться своего, 11 января 1854 года царь
утвердил положение, которым генерал-губернатору предоставлялось право "все
отношения с Китайским правительством о разграничении восточной нашей окраины
вести непосредственно". Об этом немедленно было сообщено в Пекин, а к
Муравьеву в штат зачислен секретарь по дипломатической части и переводчики
китайского и маньчжурского языков. Вслед за тем было "высочайше"
разрешено "плыть по Амуру". Подписывая 6 февраля 1854 года это
разрешение, Николай I собственноручно прибавил: "но чтобы и не пахло
пороховым дымом".
|