Политика империи помещиков и купцов по отношению к сибирским окраинам в конце XVIII и первой половине XIX вв. выражалась в эксплуатации мест­ного населения путем взыскания податей и повинностей, применения дарового труда на казенных и кабинетских заводах и рудниках, где добывались драгоценные металлы (серебро, золото), монопольной продажи соли, вина, свинца и пороха для охот пиков, сдачи в аренду оброчных статей (земельные и рыболовные угодья). Одновременно царское правительство стремилось использовать местные сельскохозяйственные и промысловые ресурсы для снабжения казенных предприятий и армии, для внутренней и внешней торговли, обеспечить интересы купе­чества. На основе дорожной повинности сибирских крестьян была постепенно проложена Московская столбовая дорога (Московский тракт), построены многие почтовые станции, обеспечена почтовая гоньба.

Сибирь была «запасным краем» в колонизационном отношении, источником доходов для казны и императорского кабинета, купе­чества, местом для выгодного сбыта товаров, получения пушнины, сырья и драгоценных металлов, транзитным путем торговли ее странами Азии. В проекте работ Сибирского Комитета отмечалось, что Сибирь по своему положению «служит путем для торговли России с Китаем, Киргизской степью и частию Бухарией, Ташкен­том и Кокантом». Сибирь рассматривалась «в отношении пути для транзита русских товаров за границу и в отношении собственного ее участия во внешней и внутренней торговле России».

В конце XVIII и начале XIX вв. правительство продолжало принимать меры к колонизации Сибири путем переселения в зачет рекрутов помещичьих крестьян, отставных солдат, государственных крестьян и ссыльнопоселенцев. Наконец, при царском режиме Си­бирь использовалась как место каторги и ссылки.

В конце XVIII и первой половине XIX вв. внутренняя поли­тика самодержавия была направлена к укреплению дворянского аппарата управления страной. К этому побуждали царское прави­тельство многочисленные выступления крестьян против помещиков-крепостников и разложение феодально-крепостнического строя.

В целях усиления административного аппарата на местах и пре­доставления провинциальному дворянству средств для подавления крестьянских волнений было издано в 1775 г. «Учреждение для управления губерний».

Все губернии получали однообразное устройство при разгра­ничении административных, финансовых и судебных функций. Гу­бернией управлял губернатор, возглавлявший Губернское правле­ние (официально оно называлось Губернским правительством) В каждой губернии были казенная палата, имевшая финансово-эко­номические функции («для домостроительных дел и управления казенными делами»), казначейство, губернский землемер, палаты гражданского и уголовного суда и Верхний земский суд.

Управление уездом сосредоточивалось в Нижнем земском суде во главе с земским исправником. Нижний земский суд имел адми­нистративные и полицейские функции. В каждый уезд определя­лись казначей, присяжный землемер, доктор, лекарь й два под­лекаря. Уезды разделялись на комиссариатства, находившиеся под ведением земских комиссаров. Судебными делами ведали уездный суд и нижняя расправа.

Органами надзора являлись губернские прокуроры и их помощ­ники — стряпчие. Эта должность существовала и в уездах. В гу­бернских городах были учреждены Приказы общественного призре­ния, ведавшие школами, приютами, богадельнями и   больницами.

Полицейские функции в городах выполняли городничие. Для суда и управления городским населением (купцы, мещане, цеховые) существовали губернские и городовые магистраты. Им подчиня­лись как исполнительные органы земские избы, имевшие трех старост. Во главе городового магистрата стояли выборные бургомистр, ратман и чле­ны магистратского присутствия. В конце XVIII в. вместо магист­ратов были учреждены городские думы и управы. Бургомистра сменил городовой голова из «именитого купечества».

В отдельных случаях две или три губернии объединялись под управлением наместника или генерал-губернатора.

В 1782—83 гг. в Сибири было учреждено три наместничества: Тобольское, Колыванское и Иркутское. Последнее состояло из Иркутской, Нерчинской, Якутской и Охотской областей. В 1796 г. Сибирь была разделена на две губернии — Тобольскую и Иркут­скую. Губерния делилась на области, а области — на уезды.

В 1803 г. было учреждено Сибирское генерал-губернаторство с центром в Иркутске.

В проведении мероприятий по отношению к Сибири царское правительство опиралось на своих агентов — чиновников из дво­рянской среды, купечество (городское управление), нойонов (управление народами края) и духовенство.

В атмосфере закабаления и бесправия народных масс чинов­ники вносили в управление сибирскими окраинами империи нравы помещичьей вотчины.

По малейшему подозрению царские сатрапы отдавали людей под суд, заключали в остроги, отправляли в ссылку. Лиц «непривиле­гированного звания», т.е. крестьян, мещан, «ясачных иноверцев», подвергали жестоким истязаниям розгами. «В истории Сибири, -— пишет П. П. Баснин, — кровавыми буквами вписаны имена разных исправников, начальников и тому подобных мелких властей, нахо­дивших удовольствие при виде истерзанного в клочья человеческо­го тела. Даже «торговые казни» не были так ужасны, как были жестоки «наказания на теле» разных Лоскутовых, Разгильдеевых, Яновских и т.п. извергов». Генерал-губернатора И. Пестеля, ир­кутского губернатора Трескина и других чиновников современники называли «сибирскими лиходеями и кровопийцами».

Поборы деньгами и натурой как с отдельных лиц, так и с целых обществ стали обыденным явлением. Дело дошло до того, что «подарки», т.е. взятки, чиновникам официально включались в расходную часть местных бюджетов; например, в Идинском бурят­ском ведомстве за трехлетие с 1816 по 1819 г. расходы на «подар­ки» составляли 19,9% всех расходов, занимая второе место после казенных налогов и сборов. Поборы и взятки вымогались под раз­ными предлогами. Иркутскому губернатору Трескину, например, было «подарено» на именины соболей на 3000 рублей, иркутский стряпчий Ланганс добился угрозами взяток на 11000 рублей, ис­правник Волошинов при закупке хлеба в казну удерживал в свою пользу по 20 коп. с каждого пуда.

Несмотря на отсутствие гласности, на жестокие репрессии, по­лицейскую слежку, различные группы сибирского населения стали выражать свое негодование против многочисленных злоупотребле­ний чиновников. На базарах и площадях среди крестьян, ремеслен­ников и мелких торговцев происходили, по свидетельству современ­ника, «разглагольствования». В Иркутске приказчик Илья Рогачев «собирал вокруг себя народ и во всеуслышание заявлял, что пора бороться с силами адовыми и аггелов низвергнуть, дабы мир от греходеев очистить». Употребляя библейскую терминологию, Рогачев имел в виду борьбу с реальными личностями. «Аггелами», «силами адовыми» он называл губернатора Трескина и его при­спешников. Когда купец Баснин «увещевал Илью от лишних слов воздержаться и не хулить явно и при народе правителей наших», Рогачев ему ответил: «Не могу, воля ваша, Петр Тимофеевич, в народе я мысль укрепляю, что с неправдой бороться нужно, а не потакать ей».

На Рогачева обратила внимание полиция. Квартальный расска­зывал Баснину, что его приказчик на хлебном базаре «неподобные вещи кричал», «власти хулил и про господина губернатора весьма непочтительно отзывался». В результате Рогачева, который назы­вал себя «заступником сирых, убогих и старых», «убрали» в острог.

Кроме Рогачева, появились и другие обличители сибирских са­трапов. Чиновник Горновский, отрешенный Трескиным от долж­ности и высланный из Иркутска в село Карлук, написал там обли­чение против Пестеля, Трескина и других сподвижников «этих печальной памяти людей, обвиняемых в разных преступлениях». Рукопись «знаменитого обличения» ходила в списках по рукам и пользовалась большим успехом. Попав в Петербург, рукопись Горновского произвела там большое впечатление. От Пестеля потре­бовали объяснений по поводу  фактов,   изложенных   Горновским.

В Иркутске вокруг монголиста и китаеведа А. В. Игумнова группировался небольшой кружок местной интеллигенции, недо­вольной деспотическими действиями Пестеля, Трескина и других чиновников. На Игумнова поступали доносы, что его гости «сильно хулят» власти и «смеются над особой» генерал-губернатора. В письмах своим друзьям, жившим в Петербурге, Игумнов сооб­щал о злоупотреблениях иркутской администрации. «Грешно таить наше беззаконие, — говорил Игумнов, — мои друзья в Петербурге могут повлиять на улучшение наших дел. Я им все сообщаю и даже иной раз прошу заступничества». Среди противников Трескина были талантливые представители немногочисленной тогда интеллигенции: историк П. А. Словцов, писатель И. Т. Калашников, инженер. С. Батеньков (будущий декабрист). В Петербурге за некоторых иркутян, обиженных Пестелем и Трескиным, вступился поэт Р. Державин.

Среди купцов, составлявших вместе с чиновниками господству­ющую верхушку сибирского общества, образовалось две группы. Одна из них представляла собой «партию Трескина» и пользова­лась всемерным покровительством со стороны губернатора, его сподвижникам было «не житье, а масленица». Они получали казен­ные подряды, «сопряженные с разграблением казны посредством непомерных цен, часть которых шла на взятки». При содействии чиновников или вместе с ними купцы делались монополистами в об­ласти торгово-ростовщических операций по скупке пушнины и про­даже товаров в той или другой местности. На этой почве купцы из «партии Трескина» и их покровители, даже прямые компаньоны, чиновники становились конкурентами других купцов. В результате между ними происходили столкновения: каждая сторона добива­лась получения возможно большей доли в торгово-ростовщической эксплуатации сибирского населения. Та и другая группы купцов да­вали солидную «халтуру» (взятки) чиновникам, но эффект полу­чался различный: одни получали за это выгодные подряды и по­ставки, монополистические привилегии, для других «халтура» была лишь обременительным «накладным расходом». Все это порождало недовольство противников «трескинской партии», во главе которых стояли иркутские купцы Константин Трапезников и Петр Баснин. Они решили составить жалобу на Трескина и отправить ее со сво­им «послом» в Петербург. Текст жалобы был написан Горновским. Иркутский мещанин Саломатов взялся доставить ее в столицу «и все неправды наружу вывести».

Несмотря на старания Пестеля и Трескина пресекать малейшие попытки жалоб на действия сибирской администрации, эти жалобы сыпались со всех концов Сибири. В 1808 году в Петербурге были получены сведения о беззаконных действиях сибирского губернато­ра, которые выражались в принудительной закупке хлеба у кресть­ян и продаже его в городе по высоким ценам, о принудительной отдаче крестьянских девушек замуж за поселенцев, о безотчетности употребления денежных сумм, собранных в качестве пожертвований для благотворительных целей, о «расстройстве и несогласии обще­ства». Указывалось, что «все сословия приведены в ужас самовла­стием губернатора». От Пестеля потребовали прекратить злоупот­ребления местного начальства, но он заявил министру, что все сведения, сообщенные в жалобе, — клевета. Вместо принятия мер против злоупотреблений Пестель предписал Трескину пресекать все подобные жалобы, которые он называл «изветами».

При рассмотрении в Совете министров объяснения Пестеля были признаны основательными и сибирскому генерал-губернатору объ­явлено особое доверие Александра I. Нужны были сообщения о но­вых, особенно вопиющих фактах, чтобы крепостническое государ­ство, равнодушное к судьбе подданных, обратило внимание на дей­ствия своих сибирских агентов. Такими фактами явились ужасы голодовки в северной части Сибири, причины которой были подроб­но вскрыты обер-аудитором Камаевым и лекарем Махотиным.

В 1815—1816 гг. в Туруханском крае Томской губернии начал­ся сильный голод, результатом которого явилась массовая смерт­ность населения. Оказалось, что вследствие хищений чиновников в Туруханский край за год было завезено всего 40 пудов хлеба. Таким образом, в тяжелые годы, когда была плохая добыча рыбы и зверя, чиновники, расхищая закупленный для Туруханского края хлеб и продавая его по высоким ценам, обрекали обитателей края на голодную смерть.

Пестель и губернатор Илличевский в оправдание действий мест­ной администрации в северной части Томской губернии представи­ли «целые книги». Но на этот раз Пестелю не удалось замять дело. Слишком уж яркими были результаты туруханских злоупотреб­лений.

Кроме официальных жалоб, копии которых не раз ходили по рукам, ознакомлению петербургского общества с преступлениями сибирских сатрапов способствовали письма Игумнова, Словцова и других лиц к своим друзьям, проживавшим в столице.

Среди передовых представителей петербургского общества уси­лилось негодование против Ивана Пестеля. «Сибирский Аракчеев», управлявший обширным краем из Петербурга, стал подвергаться насмешкам. «Если верить преданию, — пишет В. И. Вагин, — то Пестель еще при жизни, и притом лицом к лицу, встретил суровый суд истории за свое сибирское управление. Нещадно поражала Пе­стеля и сатирическая литература того времени». Прежнее положе­ние Пестеля в Петербурге пошатнулось. Его объяснениям по пово­ду многочисленных жалоб перестали верить. Между тем жалобы продолжались. В 1818 году в Петербург тайком пробрался иркут­ский мещанин Саломатов. По характеристике Вагина, это был чело­век бойкий, находчивый, решительный. Он сумел лично передать донос на сибирских администраторов Александру I, причем просил императора приказать убить его, чтобы избавить от тиранства Пе­стеля в случае отклонения жалобы.

Правительство Александра I, заявлявшее прежде о том, что оно «в усердии Пестеля никогда не сомневалось», было вынуждено обратить более серьезное внимание на положение сибирских дел. В октябре 1818 г. кабинет министров признал необходимым сме­нить Пестеля, расследовать его действия, назначить в Сибирь но­вого генерал-губернатора и принять меры к ограничению само­властия местной администрации. Александр I, долго затрудняв­шийся в назначении генерал-губернатора обширного края на смену Пестелю, остановил, наконец, свой выбор на М. М. Сперанском. В марте 1819 года был издан указ о назначении его генерал-губернатором Сибири с довольно обширными полномочиями по ре­визии действий местной администрации.

Еще до Сперанского в Сибирь не раз отправлялись ревизоры, но они в атмосфере всеобщего самовластия часто совершали еще больше злоупотреблений, чем те, которые подлежали ревизии. Спе­ранский,   безусловно,  отличался   от   своих   предшественников по ревизиям и управлению Сибирью. Это был крупный государствен­ный деятель того времени. Путем расследований он дал подробную картину вопиющих злоупотреблений сибирской администрации. «Чем далее спускаюсь я на дно Сибири, — пишет Сперанский,— тем более нахожу зла, и зла почти нестерпимого: слухи ничего не увеличивали и дела хуже еще слухов». В письме из Томска он ука­зывал: «Если бы в Тобольске я отдал всех под суд, что и можно было бы сделать, то здесь оставалось бы уже всех повесить».

Еще больше злоупотреблений Сперанский нашел в обширной Иркутской губернии, во главе управления которой стоял губернатор Трескин, бывший правой рукой Ивана Пестеля. Сначала многие жители, терроризованные свирепым начальством, боялись даже открыто жаловаться на него. Нижнеудинский исправник Лоскутов, беспощадно поровший крестьян и ссыльнопоселенцев, угрожал всем жалобщикам расправой. «Страх его десятилетнего железного управ­ления был таков, что на первых станциях не смели иначе приносить жалоб, как выбегая тайно на дорогу из лесов», — писал Спе­ранский.

В Иркутске Сперанский убедился, что Трескин «имел свою ка­марилью не только из всех чиновников, с коими делился, но даже из всех почти купцов, с коими производил торговлю». Это были взяточники, вымогатели, растратчики, ростовщики и торгаши-монополисты. Жалобы на их злоупотребления поступали со всех сторон. В Иркутске была раскуплена вся гербовая бумага, на которой писа­ли прошения. Когда крестьянам было разрешено устное заявление жалоб, двор, где они принимались, не мог вместить всех желающих.

В одном из своих писем Сперанский указывал, что злоупотре­бления, обнаруженные им в Сибири, так велики, что другой, менее обильный, край был бы совершенно подавлен им. Виновников этих злоупотреблений он считал достойными самого сурового наказания; в официальном же отчете о результатах ревизии Сперанский харак­теризовал их виновность в более смягченных тонах. «Сперанский слишком милостиво поступил с нами, нас всех следовало пове­сить», — говорил один из чиновников. Еще милостивее по отноше­нию к виновникам злоупотреблений, совершенных в Сибири, ока­зался Комитет по рассмотрению отчета Сперанского. Большинство виновников, привлеченных к ответственности по ревизии, были освобождены от всякой ответственности, Ивана Пестеля отстранили от должности сибирского генерал-губернатора. Иркутский губерна­тор Трескин, получивший печальную известность, был предан суду. Сенат постановил лишить его чинов и знаков отличия.

Кроме производства ревизии, Сперанскому было поручено со­ставить проекты основных положений об управлении обширным и отдаленным от центральной власти краем. В результате Сперанский и его ближайший сотрудник Г. С. Батеньков составили утвержден­ные правительством в июле 1822 г. 1) «Учреждение для управле­ния сибирских губерний», 2) «Устав об управлении инородцев», 3) «О управлении киргиз-кайсаков», 4) «Устав о ссыльных», 5) «Об этапах в сибирских губерниях», 6) «О содержании сухопут­ных сообщений Сибири», 7) «О городовых казаках», 8) «Положе­ние о земских повинностях в сибирских губерниях», 9) «О казен­ных хлебных запасных магазинах», 10) «О разборе исков по долго­вым обязательствам».

По «Уложению для управления сибирских губерний» местные административные органы разделялись на главные, губернские, окружные, городские, сельские и инородческие. Главных управле­ний было всего два: одно — в Западной и другое—в Восточной Сибири. Каждое из них состояло из генерал-губернатора и совета при нем. В губернии существовало общее губернское управление, в состав которого входили губернатор и губернский совет. Окружные управления учреждались по этому же принципу в более многолюд­ных округах

Главное управление считалось частью «министерского установ­ления», действующей на местах. Его совет, председателем которого был генерал-губернатор, состоял из членов-делопроизводителей и членов по назначению министерства. В состав совета входили так­же начальники отдельных отраслей управления. Совет был совеща­тельным органом при генерал-губернаторе, который мог принять или отвергнуть его мнение. В случае несогласия с генерал-губерна­тором члены Совета не могли приостанавливать его решения, но имели право представлять свое мнение высшему начальству. Глав­ное управление подчинялось сенату.

Совет губернского управления состоял из губернатора (пред­седателя), начальников (председателей) губернских присутственных мест, прокурора и, по мере надобности, представителей отдельных частей управления.

Состав окружных управлений был различен в зависимости от количества населения: в многолюдных округах они состояли из окружного начальника и совета при нем (начальники городских и окружных управлений и стряпчий), а также так называемых частных управлений — окружной и земский суд и казначейство; в средних по населенности округах учреждались только частные управления: в малолюдных управление ограничивалось окружным исправ­ником. По такому же принципу учреждались и городские управ­ления. Сельское управление состояло из волостного правления, сельских старшин и десятников. Наконец, среди народов Сибири учреждалось особое «инородческое управление».

По сообщению некоторых современников, первоначальный про­ект Сперанского об организации управления в Сибири значительно отличался от «Учреждения для управления сибирских губерний», утвержденного в Петербурге в 1822 году. В первом проекте «был дан значительный простор выборному началу (о чем еще в 1818 г. писал Козодавлев), которого вовсе нет в утвержденном Учрежде­нии... Сибирскому управлению предполагалось дать устройство, гораздо более свободное от централизации». Вероятно, после того, как основные положения   первоначального   проекта   не   получили одобрения в Петербурге, Сперанский был вынужден переделать его в направлении, отраженном в «Учреждении для управления сибир­ских губерний».

По сравнению с прежним порядком управления новое «Учреж­дение» более систематично и подробно регламентировало структу­ру, функции и взаимоотношения административных органов, но не вносило принципиальных изменений. Попытка Сперанского ограни­чить личную власть главных представителей сибирской админист­рации оказалась неудачной. Советы при генерал-губернаторах, гу­бернаторах, окружных начальниках, учрежденные в 1822 году, представляли собою бюрократические коллегии, состоявшие исклю­чительно из чиновников, а не органы «публичного мнения», о кото­рых писал Сперанский.

В сентябре и октябре 1822 г. в Иркутске были открыты губерн­ское правление, совет главного управления и губернский совет. Иркутск стал крупным административным центром Восточной Си­бири. Территория этого края простиралась от Енисея и его прито­ков до Тихого океана. Обширность территории не смущала прави­тельство, так как оно считало, что области, входящие в Восточную Сибирь, «как ныне населенные, так и к будущему населению спо­собные, все имеют довольно связи и смежности, когда сосредоточи­ем их поставлен Иркутск».

В  Иркутске   разрешались  сложные   вопросы,   относящиеся к жизни Нерчинска, Якутска, Камчатки,  регулировались погранич­ные и торговые сношения с Китаем, рассматривались дела обширной пограничной стражи. Все это требовало непрерывного внимания к этому краю как со стороны начальства Восточной. Сибири, так и со стороны центральной власти.

Мероприятия Сперанского, охватившие часть отраслей управле­ния Сибири, однако, не коснулись управления сибирских городов. В Иркутске по-прежнему действовало городовое положение, введен­ное в 1787 году, по которому все городские Дела находились в ру­ках местного купечества.

Сперанский пытался упорядочить управление Сибирью, но от­дельные мероприятия против злоупотреблений чиновников и не­большие изменения в формах этого управления не затрагивали основ крепостнического государства, в котором господствовал произ­вол царя, помещиков и чиновников. Злоупотребления продолжа­лись и после ревизии Сперанского. В. И. Вагин в своих воспомина­ниях «Сороковые годы в Иркутске» рассказывает, что и тогда «взяточничество чиновников было почти всеобщее. Служебные командировки давались только для наживы...»

Основным условием избавления от чиновничьего произвола яв­лялось свержение царизма. Это хорошо понимал выдающийся деятель революционного движения первой четверти XIX века Па­вел Иванович Пестель, сын бывшего генерал-губернатора Сибири В 1826 году царское правительство приговорило П. И. Пестеля к смертной казни.

«Отец (Иван Пестель) приехал проститься с ним. Говорят, что он в присутствии шпионов и жандармов осыпал сына бранью и упреками, желая высказать свое необузданное верноподданство. Отеческое увещание он заключил вопросом:

— И чего ты хотел?

— Это долго рассказывать, — отвечал глубоко оскорбленный сын. — Я хотел, между прочим, чтобы и возможности не было та­ких генерал-губернаторов, каким вы были в Сибири». (А. И. Гер­цен. «Былое и думы».)

Читать дальше