Строки с заглавного листа диссертации намекали на то,
что для ее автора медицина станет лишь помощницей в будущих странствиях.
— Я охотно отправлюсь в центр Африки и к
Ледовитому океану, в Пекин и к подножию Арарата, — говорил он друзьям.
Русский академик Карл Максимович Бэр взял его в
северную экспедицию. Александр за 22 дня в одиночку пересек Кольский полуостров
так легко, будто это были привычные холмы Эстонии. При этом он проявил
незаурядные способности к научной работе.
План труднейшей экспедиции в Сибирь Академия наук
разрабатывала не один год. Но для его выполнения не могла найти подходящего
человека. После похода по Кольскому полуострову Бэр без колебаний рекомендовал
Миддендорфа, так обосновав свой выбор: «Он и по своим познаниям и по навыку к телесным
напряжениям и решительности характера не оставляет ничего больше желать».
Академия утвердила кандидатуру. Сам кандидат,
занимавший к этому времени кафедру профессора зоологии в Киеве, не колебался ни
минуты.
Ему предстояло проникнуть в самую глубь неведомой
Таймырской земли и в числе прочего помочь решить затянувшиеся споры о вечной
мерзлоте. Напутствуя его, академик Бэр сказал:
— До вас, любезный Александр Федорович, в тех
местах, куда вы направляетесь, побывали лишь Лаптев и Челюскин. Внимательно
изучите путевые журналы героев Великой Северной экспедиции. Они не столь
подробны, но ничего другого у нас нет. Таймыр пока едва ли не единственное
большое пространство Российской империи, о котором мы знаем меньше, чем о
берегах Амазонки. Вам двадцать семь, вы полны жажды деятельности при свежести
сил, вас влечет даль — кому, как не вам, добиться успеха на ледяном Севере?
Таймырская экспедиция состояла из самого Миддендорфа,
обрусевшего датчанина, лесничего Тора Бандта и эстонца Михаэля Фурмана,
умевшего вести метеорологические наблюдения, а также весьма искусно изготовлять
чучела птиц и зверей. Уже в Сибири присоединился к ней молодой топограф
Ваганов, ставший товарищем и ближайшим помощником Миддендорфа.
На Таймыре не оказались лишними местные казаки,
взявшиеся сопровождать новичков.
Экспедиция покинула Петербург осенью 1842 года. От
Москвы начался Московско-Сибирский тракт. Замелькали полосатые верстовые
столбы. Первая сотня верст, вторая, тысячная. Неторопливые обозы, бешеные
тройки фельдъегерей, заезжие дворы. Владимир, Нижний Новгород, Казань,
Екатеринбург, Омск, Тюмень, Красноярск. Полстраны в кибитках под звон дорожных
колокольцев.
От Красноярска дорога повернула на север. До Енисейска
продолжался вполне сносный торный путь, связывающий два города.
Дальше дорогу в обычном понимании этого слова заменил
Енисей. В ледостав бурное течение реки ворочало льдины так и этак, образуя
труднопроходимые бугры и торосы.
Села встречались редко. Обычно среди снежного простора
поднимались дымки одиноких избушек.
В приречной деревне Назимово ученый разыскал ссыльного
декабриста Александра Якубовича.
Дело в том, что еще задолго до отправления экспедиции
академик Бэр направил в Енисейское губернское управление просьбу ответить на
ряд вопросов, относящихся к северной части губернии. Он упомянул, что хорошо бы
получить нужные сведения от людей, живущих непосредственно на Севере, например,
в Туруханске.
Да, в Туруханске были такие люди — ссыльные декабристы
Николай Лисовский и Иван Аврамов. Оба с дозволения начальства занимались
торговлей, что позволяло им ездить по окрестностям. Аврамов плавал по Нижней
Тунгуске, знакомился с бытом тунгусов. Лисовский интересовался племенем долган.
Попутно оба делали заметки о климате, животных, растениях, о вскрытии рек, о
первых заморозках.
К ним-то в 1839 году и обратились губернские власти за
ответом на вопросы Академии наук, предупредив, что в интересах самих же
ссыльных сохранить это дело в тайне.
В 1841 году Бэр опубликовал статью «Новейшие сведения
о самой северной части Сибири, между реками Хатангой и Пясиной». Он ссылался на
материалы, полученные по его просьбе от Енисейского губернского управления…
Знал ли академик, что управлению помогли сосланные
декабристы? Судя по его письму, возможно, знал. И вряд ли обращение Миддендорфа
к Якубовичу было случайным.
Гость интересовался: правда ли, что господин Якубович
по собственному почину изучает местный климат? Ссыльный подтвердил и показал
тетрадь с записями.
Тогда Миддендорф попросил декабриста помочь русской
науке. Этот край еще ждет исследователей. Не согласится ли уважаемый Александр
Иванович вести метеорологические наблюдения, собирать сведения о растениях, минералах?
Якубович ответил, что охотно выполнил бы просьбу. Но
даст ли на это разрешение господин генерал-губернатор?
Приезжий обещал все уладить.
Это удалось ему лишь отчасти.
Губернатор разрешение дал, но при условии, что
собранные декабристом данные «будут сообщены г-ну Миддендорфу только как
материал для собственного его употребления или для собственных его сочинений».
Ученому предлагалось «ни в коем случае не объявлять пред публикой, от кого он
получил их», и вовсе не упоминать имени Якубовича.
И все же ученый позднее нарушил запрет. В его книге
есть «Прибавление 1-е» о метеорологических наблюдениях, произведенных в 1843
году на Енисее в деревне Назимово, почти под 60 градусом северной широты. Далее
идут тринадцать страниц с записями о температуре, ветрах, облачности. А в самом
конце — мельчайшим шрифтом:
«Наблюдатель Якубович, из числа ссыльных, уже полтора
месяца страдает водяной болезнью, усилившейся до того, что наблюдать более не может».
По донесениям губернатору, ссыльный декабрист передал
Миддендорфу «сборник тамошней флоры», также использованный в труде ученого.
|