После первой разведки полярники обнаружили ее примерно
в 70 километрах от места высадки. Она открылась во всем величии, с берегами,
далеко уходившими за пределы видимости. На довольно высоком мысе, названном
мысом Серпа и Молота, поставили шест, подняли флаг — теперь уже на коренном
североземельском берегу Урванцев, очень сдержанный в выражении чувств, на этот
раз занес в дневник: «Мгновенно ушло ощущение одиночества. За нами была Родина,
во имя которой мы пришли сюда».
Так началась, вероятно, последняя крупная полярная
одиссея, совершенная в лучших героических традициях грани XIX и XX веков, когда
смельчак, ведущий собачью упряжку среди вздыбленных, полузаметенных пургой торосов,
был еще главным собирательным образом исследователя арктических пустынь.
Можно ли было найти в начале тридцатых годов какой-то
иной, менее изматывающий, более безопасный способ пионерной разведки неведомой
территории, когда оставались неизвестными даже ее границы, а тем более характер
поверхности, особенности климата, богатство или бедность животного мира? Думаю,
что таких способов тогда просто не существовало.
Четверка начинала работу почти вслепую. Все было
зыбким, предположительным, особенно во время первых маршрутов. Типичная запись:
«Слева была видна земля, напоминавшая по форме купол, видимо, какой-то остров,
мы же ехали, вероятно, проливом, который назвали условно проливом Красной
Армии».
«Видимо», «вероятно», «условно»…
Среди первых выводов: Северная Земля должна состоять
по крайней мере из трех островов. Задача: объехать кругом, заснять отдельно и
непременно пересечь каждый.
Дальние маршруты можно было начинать лишь по окончании
полярной ночи. Впрочем, для отдельных вылазок ради устройства промежуточных продовольственных
складов было достаточно света луны. А когда в непроглядной тьме несколько суток
ярилась пурга, четверо в своем крохотном домике с двухэтажными нарами ни минуты
не сидели без дела.
«Занимаемся кто чем: я развешиваю и пакую
продовольствие, перешиваю обувь и одежду, в промежутках читаю и пишу, —
отмечает заместитель начальника по научной части. — Журавлев делает новые
нарты. Ходов большей частью сидит в своей радиорубке и что-то монтирует. Ушаков
шьет, читает, пишет».
С наступлением светлой поры начались поездки. Были
дальние и трудные, были близкие, но не менее трудные. Отправлялись обычно
вдвоем, изредка втроем, очень редко в одиночку. Каждая ночевка начиналась
одинаково: ставили палатку, привязывали к железной цепи собак, кормили их,
после чего псы ложились спиной к ветру, свертывались калачиком и прикрывали нос
хвостом.
Люди готовили ужин, но как бы ни была велика
усталость, не ложились в спальные мешки до приведения в порядок путевых
маршрутных съемок и дорожных записей.
Если бы ранее не рассказывалось уже о постоянных
изнурительных злоключениях при походах на собачьих упряжках, стоило бы описать
любой маршрут североземельцев. Приведу лишь путевые заметки Урванцева о
переправе через быструю речку.
«Груз перенесли, а потом стали вплавь переправлять
порожние сани с собаками. Чтобы их не унесло течением в море, я пошел вперед,
привязав к поясу длинную веревку, прикрепленную к передку саней и к цепи,
связывавшей собак в упряжке. Первую упряжку переправили благополучно, а вторую
подхватило течением и понесло в море. Ушаков, который брел около саней, не смог
их удержать. Услышав крик: «Держи!», — я почувствовал, как веревка натянулась
струной, и, не оглядываясь, бросился в воду на четвереньки, упираясь ногами и
руками в галечное дно. Поднял голову, чтобы не захлебнуться, и со страхом ждал,
что вот-вот веревка лопнет. Но буксир оказался надежным, и собак течением
прибило к берегу».
Читатель заметил, вероятно, что автор обращается
преимущественно к запискам Урванцева. Дневники Георгия Алексеевича Ушакова
ярче, красочнее, эмоциональнее. Но хотелось дать хотя бы беглое представление и
о стиле, о характере Николая Николаевича.
Четверо отдали изучению Северной Земли два с половиной
года. Риск был их постоянным спутником, они не раз переживали минуты
смертельной опасности. А тяжелейшая депрессия Журавлева, получившего
радиограмму о гибели любимых детей?
Все вынесли, все преодолели.
|