Капитан Михаил Елиферьевич Лиханский встретил меня
сдержанно. На нем была старая выцветшая фуражка, и золотое шитье на моей как-то
сразу потускнело.
— С нами, значит? — сказал капитан. —
Газету издавать будете? Что ж, дело хорошее.
Он сказал это не очень искренне. Наверное, прикидывал,
где разместить меня и печатника Костю Лаврентьева, который застенчиво
покашливал за моей спиной.
Через полчаса места определились. У меня — верхняя
койка в каюте помощника капитана по политической части, у Кости — верхняя койка
в каюте кочегаров. Для печатной машины — уголок в носовом трюме. Его огородят
дощатой переборкой, проведут туда свет.
Пока света не было, мы с Костей переговаривались в
полутьме, прислушиваясь к журчанию воды за бортом. Вода журчала выше наших
голов. Типография будет в подводной части.
Изрядно продрогнув, выбрались на палубу.
— Ну вот и устроились, — приветливо сказал
капитан. — Да, забыл предупредить. Работать вам придется ночами. Вы люди
сознательные. Из-за двух человек гонять днем динамо нет расчета.
Конечно, статью о нашем походе для первого номера
газеты можно было написать в редакции или дома. Но не лучше ли сразу привыкать
к будущей рабочей обстановке? И я притулился в каюте у крохотного столика, с
которого свисали локти.
По палубе топали матросы, переносившие какую-то
снасть. Вахтенный, повиснув над водой в «люльке», подкрашивал ободранный при
неудачной швартовке борт и напевал тенором, подражая Лемешеву: «Скажите,
девушки, подружке вашей. Что я ночей не сплю…»
Писалось легко. «Нашему каравану выпала великая честь…
Норильск ждет нас. Наш долг — досрочно и полностью…»
Перечитал. Слово «суровый» — шесть раз. Многовато даже
для Таймыра. И вообще все как-то казенно. Не вяжется с живой пароходной
перекличкой на рейде.
Дома переписал статью. Получилось проще, деловитее.
«Суровое» — только для Карского моря, остальные — долой.
Передовая появилась в первом номере нашей газеты, у
которой, возможно, было самое длинное в стране название; «Красноярский рабочий»
и «Большевик Арктики на Пясине». Выездная редакция».
«Большевик Арктики» издавался в Красноярске специально
для работников Севера. Здесь было сосредоточено управление полярным флотом и
авиацией. Главсевморпути принадлежали также гидропорт на острове Молокова, разные
экспедиционные базы.
Сколько нитей тянулось из Красноярска в арктические
широты!
Пясинская операция началась с того, что теплоход взял
несколько груженых барж, провел их километров двести и передал маломощным
буксировщикам. Потом вернулся за второй партией. Этих рейсов можно было бы не
делать, если бы на Енисее хватало флота. Но его было мало, даже очень мало, а
сильных теплоходов — три на всю огромную реку.
Итак, мы возвращались в Красноярск, когда на мостике
появился судовой радист.
— Михаил Елиферьевич, к нам Малый театр…
Капитан испытующе посмотрел на радиста, как бы
собираясь произнести: «А ну, дыхни». Но все знали, что радист в рот не брал
спиртного.
Капитан прочел радиограмму и протянул мне. Управление
пароходства предписывало подготовить каюты для артистов Государственного
академического Малого театра Союза ССР, выезжающих на гастроли в Арктику и пожелавших
непременно дать спектакль для речников Пясинского каравана.
Вот это да! Набирает Арктика силу. Большой театр
посылал уже бригаду артистов, теперь Малый!
Сегодня мы скорее всего сказали бы «северное притяжение».
Это изрядно затертое от неумеренного, а то и неуместного употребления слово
тогда, по-моему, еще не вошло в обиход. Но дело не в слове. Уж если самые
прославленные в стране театры «снимаются с якоря», чтобы себя показать
северянам и северян посмотреть, своими глазами…
|