А чего стоит знаменитая диксонская летопись,
озаглавленная: «Историческая тетрадь отзывов и пожеланий острову Диксон,
начатая в августе 1912 года»!
Ее открывает запись: «Пароход «Лена» прибыл с Енисея
23 августа в 7 часов вечера. При осмотре амбара оказалось, что в нем находятся
уголь, тачки, лопаты, ящики, порванные сакуи».
На следующих страницах — автографы спутников Нансена в
путешествии через Карское море на Енисей. Автографы Бориса Вилькицкого,
Евгенова, доктора Старокадомского, участников экспедиции Северного Ледовитого
океана. И тут же весьма крупная роспись туруханского отдельного пристава, видимо
пожелавшего самолично убедиться, что вверенный его попечению остров не стал
гнездом ссыльных крамольников.
«К. Мецайк». Наш Константин Александрович? Слишком
редкая фамилия, чтобы это мог быть кто-либо другой.
Запись на норвежском языке, тут же сделан перевод:
«Хеймен» вышел в экспедицию из Тромсё на мыс Вильда в Сибири узнать положение
Кнутсена и Тессема. Ледовый мичман Оле Гансен из Хаммерфеста».
А вот странный рисунок: нечто вроде выпученного,
вылезающего из орбиты глаза. Пояснение: «Дифракционная корона вокруг луны,
наблюдаемая 1 октября 1920 года. Сопровождалась идиотско-глупым,
безнадежно-унылым вытьем собак, часть коих упряталась в конуры. Я же вынужден
был сменить белье, т. к. явление это было весьма страшно».
Полная подпись: Н. Тимофеевский. Я видел это имя на
лоции Енисейского залива. Вероятно, гидрограф сделал запись в приступе злой
тоски. На острове тогда зимовало несколько человек.
И рядом — дата первой смерти на Диксоне: декабрь 1920
года, умер плотник Лемберов, проживший здесь свыше четырех лет.
1922 года. Росписи членов экспедиции Урванцева,
прошедшей Пясину от мыса Введенского до устья.
Бегут года, мелькают даты, имена. Промышленники,
гидрографы, капитаны. «Отсюда пойдет продвижение на Север. Председатель
Комитета Севморпути Борис Лавров». «Верим, что в ближайшие годы Диксон станет
не только морским, но и воздушным портом. Чухновский, Алексеев», 1929 год.
Совсем коротко: «Сибиряков». Шмидт, Визе, Воронин», 1932 год.
Последняя запись — за два дня до нашего прихода:
гастрольная бригада Большого театра.
Я возвращался на теплоход к полуночи и спускался к
Косте в трюм. Теперь наша газета доставлялась не только на все суда Пясинского
каравана, но и на морские корабли. А они все подходили с запада и оставались в
гавани: дальше на восток не пускали льды.
Пришел «Садко» — ледокольный пароход, прославившийся
походами в неизведанные высокие широты. Годом ранее он побил рекорд
проникновения па Север свободно плавающего, то есть не дрейфующего вместе со
льдами, судна, который держался с 1908 года и принадлежал кораблю Роберта Пири.
Теперь «Садко» снова направлялся в область «белых пятен».
На «Садко» познакомился с Арефом Ивановичем Минеевым.
После Ушакова он пять лет был начальником острова Врангеля. Из пяти лет два
года — сверхсрочные: к острову не могли пробиться корабли со сменой зимовщиков.
А значит, и с продуктами с запасом топлива. Два сверхсрочных оказались для
островитян тяжелейшими. Минеев зимовал вместе с женой, и по возвращении на
Большую землю их наградили орденами.
Тут бы и отдохнуть хорошенько, обосноваться на дачке.
Так нет! Ареф Иванович вез на корабле разборный дом, чтобы поставить его на
Земле Санникова, если экспедиции «Садко» посчастливится открыть ее. Если нет —
высадится на необитаемых островах Де-Лонга.
С Минеевым, невысоким, слегка прихрамывающим, усталым
человеком в потертом кожаном пальто и видавшей виды кепке, мы вместе тащились
через тундру от Старого Диксона к Новому, где построен радиоцентр и первый в
Арктике радиомаяк. Это всего шесть километров. Но обитатели Нового Диксона
встречают первый солнечный луч после полярной ночи на сутки позднее и провожают
последний перед ее наступлением на сутки раньше.
Ареф Иванович рассказывал об эскимосах острова
Врангеля, об их поразительном умении приспосабливаться к жизни в самых суровых
арктических условиях.
— Фритьоф Нансен учился у эскимосов, Ушаков
учился у эскимосов, — говорил Ареф Иванович. — И Нансен совершил
знаменитый поход к полюсу вдвоем с Иогансеном, Ушаков вдоль и поперек исходил
Северную Землю вместе с Урванцевым.
Следом за «Садко» на рейд Диксона пришел знаменитый
«Сибиряков».
Появился старый ледокольный корабль «Малыгин». Он
отличался от других судов сильным наклоном трубы, будто отогнутой назад.
Затем пожаловал ледорез «Федор Литке». С корабля
спустили шлюпку, и я увидел знакомую седую бороду Отто Юльевича Шмидта.
Светлой ночью он собрал полярников в кают-компании и
предупредил, что нынешний год не обещает им легкой жизни. Воздушные разведчики
сообщают о многолетних льдах, забивших проливы на Северном морском пути. К
Диксону срочно стягиваются ледоколы.
А под конец Отто Юльевич сказал о жизни на Севере:
— Старое представление о зимовщике как о
человеке, обросшем бородой и по возвращении из Арктики на Большую землю ошалело
глядящем на непривычные улицы оживленных городов, должно уйти в прошлое. Я
думаю, что уже недалеко время, когда полярники будут брать отпуск в любой
месяц. Вы недоверчиво улыбаетесь? Да, сейчас вы попадаете на Большую землю лишь
после трех-четырех зимовок. Но я уверен, что вскоре любой житель Таймыра сможет
во время отпуска слетать в Крым, пожариться там на пляже и воздушным путем
вернуться обратно. И не надо уговаривать людей оставаться на зимовке лишний
год: не всякий человек может быть полярником, надо же кому-нибудь и на юге
жить.
|