...В 1795 году Шелихову было на что
надеяться, было из-за чего беспокоиться, тревожиться, волноваться. И все же
дела компании входили в ту стадию, когда он уже мог торжествовать.
Семь лет назад императрица отказала
ему в поддержке, считая русское «распространение в Восточное море» глупой
химерой.
В 1788 году Екатерина отказала
«людьми военнослужащими и дисциплину сведущими снабдить до ста человек». Она
отказала выделить для русского постоянного поселения: «пушечных литейщиков,
медников, и фурмовщиков... оружейных мастеров... из Тулы двух, якорных
мастеров двух, землемера одного, знающего горную науку офицера... [который]
может вести и описание натуральной истории». Она отказала выделить корабельных
плотников и матросов, отказала — «к просвещению пришедших народов в
греко-кафолическое исповедание... двух священников и дьякона».
Во многом было отказано тогда, семь
лет назад. Но Шелихов сумел добиться своего. Русская Америка становится
реальностью, правда, не благодаря Екатерине II, а вопреки ей! Постепенно
поселения в Америке становятся даже более благоустроенными, чем Охотск.
Можно думать, что теперь, в 1795 году, Шелихов пытается
представить, как именно Баранов и его
работные — русские и «американцы» — воплощают в жизнь еще недавно отправленные на Кадьяк
указания, о которых он, Григорий Иванович, напоминал в своих письмах; «...и
селение расположить выгоднее и красивее... в плане и в натуре зделайте вы площади для
публичного собрания, улицы хотя не очень длинные, ибо можно провести оные от
площадей в несколько рядов, но широкие
зделайте... деревья приходящиеся по улицам пред дома* ми и в огородах оставьте,
не выруба» для красоты и воз-гее духа..., батареи две или три постройте башнями
красивыми и на оных поставте Российской болшой герб; ежели же в том же месте
будет у вас заведена и корабельная верфь, то во оной поставте и флаг
российской...»
Наверняка он мечтал в недалеком
будущем увидеть все это собственными глазами. Но не увидел.
Еще идут к адресатам написанные
Григорием Ивановичем письма — путь неблизкий — через пространства тайги и
тундры, через океан. Еще только получают в Русской Америке написанные им год
назад (!) инструкции: «...весьма желательно нам, чтобы прочнее ярморку учредили
Вы на американском мысу, лежащем прямо (напротив Чукоцкой земли). На сем мысу
чукчи у американцев более получают отъемом, нежели торгом. А ежели Вы хорошо
в сем месте расположитесь и американцев приласкаете, то, думаем, польза хорошая
будет». Только обустроившиеся в новых «заселениях» люди раздумывают, как
лучше приступить к выполнению шелиховского поручения — искать «скрывающиеся в
земле натуральные редкости». В Русской Америке многое летом 1795 года только
начинается и налаживается. Но в хлопотах этого летнего, самого «горячего»
времени года сотрудникам Шелихова невдомек, что Григорий Иванович уже не
прочтет их писем-отчетов, не ответит на вопросы, не даст наставлений. И лишь в
1796 и 1797 годах придут письма от «русских американцев», в конце концов узнавших
о смерти Шелихова. Раньше об этом станет известно его сибирским сотрудникам,
написавшим в Иркутск: «..лишились мы нашева отца и милостиваго покровителя, а
особливо я — нещастной бедняк, лишился всей моей надежды и покровительства,— писал Наталье
Алексеевне из Якутска Петр Лагутин,— к кому я приду теперь и кто мне поможет и
совет даст... Здесь все добрые люди как глас трубный говорят и сожалеют... Я
здесь теперь где ни пойду, везде ноги подламываютца и тьма в глазах
представляется...»
Столь бурное выражение
соболезнований нельзя считать признаком неискренности. Благосостояние компаний
и людей, состоящих в компанейской службе, конечно же, находилось в огромной
зависимости от организаторских способностей, деловых качеств, торговой интуиции, контактов и связей Шелихова. Под
ногами людей, и
не предполагавших
о возможности пенсий, бесплатного медицинского обслуживания, профсоюзов —
всего, что сегодня, в XX столетии, обеспечивает социальную защищенност ь,— внезапно разверзлась бездна.
«Восточный проект», так много обещавший, оказывался безжалостно перечеркнутым
смертью Григория Ивановича. Ужас шелиховских сотрудников тем более понятен
из-за неожиданности и неестественности кончины...
В своем прошении о защите и
покровительстве овдо вевшая Наталья Алексеевна напишет Екатерине II: «Посреде
толико важных для него упражнений, при полном, здоровье своем и средних летах
жизни своей [муж мой} в минувшем июне месяце заболел нростудною горячкою,
продолжавшеюся 25 дней и наконец лишившею его жизни.
Две с половиной недели, в которые
шелиховский дом жил, переходя от надежды к отчаянию, от отчаяния к надежде,
когда все домашние и сам больной старались не думать о возможности рокового
исхода, но вновь и вновь должны были возвращаться к
предположению о худшем... Слишком тяжелым оказался недуг.
Б комментариях к современному
изданию шелихов-ской «Записке странствованию» и дневникам мореходов Измайлова и
Бочарова советский историк Борис Петрович Полевой приводит слова анонимного
иркутянина, бывавшего, вероятно, в эти дни в доме Шелиховых и ставшего
свидетелем болезни хозяина: «...сделалась чрезвычайная боль в животе и такое
воспаление, что он, дабы хотя на мгновение утолить огонь, можно сказать, глотал
льду по целой тарелке».
Что это было? Прободение язвы?
Скоротечная форма рака?
Человеку, каждый год по нескольку
месяцев проводившему в дороге и бездорожье, голодавшему, питавшемуся порой кореньями и гнильем, а вне дороги
часто переживавшему обычное для наших дней, но необычное для той эпохи
состояние болезнетворной нервной перегрузки — стресса, немудрено было заболеть
тем, что не всегда одолевает и сегодняшняя медицина.
Измученного болью Григория Ивановича
не могли не терзать мысли о том, что болезнь рушит с таким трудом возводимое
здание «восточного проекта». Мучительность этих мыслей усугублялась сознанием,
что от судьбы предприятия зависела судьба остающейся без хозяина семьи.
|