Ружье ценностью для них
было огромной — об этом мы догадались сразу, но то, что находка и для нас имела
значение, полностью осознал я много лет спустя. Тогда же дело кончилось тем,
что я пофантазировал, как это у них произошло, и через несколько дней обменял
находку у соседского мальчишки Мэрьки тоже на ружье, но целое, тоже очень
старое, почему-то зеленым окрашенное, с полочкой для пороха, шомпольное. Из
него стрелять можно было. Что-то все же шевельнулось во мне вскоре, и я
попросил возвратить обмен, но Мэрька «обломок» потерял. Я поверил, потому что
мальчишка он был непутевый, даже шкодливый, острогу у меня «зажилил» однажды.
Находка древнего ружья
стала все больше занимать меня. Я рисовал себе героические картины того похода
и разные события, случающиеся с людьми. Теперь же, зная больше, все это могу
представить себе так. Лет двести назад небольшой отряд служилых людей поднимался,
переплыв Байкал, по долине Селенги. На месте будущего города Улан-Удэ справа в
Селенгу впадает река поменьше, кто назвал ее Удой, неизвестно (не они ли
сами?). Широкой степной долиной, удобной для пешего и водного хода, течет Уда
почти точно с востока. Путь по ней и есть «встречь солнца», как предписывалось
идти служилым людям. Долина обжита бурятским населением. У подножия пологих
сухих склонов, там, где они, раздвигаясь, выпускают в долину Уды ручьи, стоят
юрты. На склонах пасутся овцы, на более влажных берегах реки видны табуны
лошадей.
Поднявшись вверх по Уде
на семьдесят километров, люди увидели крупный ее приток, он пришел с правого
берега, почти точно с севера. Скорее всего, долина Курбы не сразу
заинтересовала идущих «встречь солнца», посетили они ее позже, осваиваясь в
новых краях. Но достоверно известно, что по долине Уды, захватывая низовья
Курбы приблизительно до линии будущего селения Унэгытэя, по известному, как понятно,
уже пути на восток прошли посольство Н. Спа-фария в 1675 году, Головина в 1686
году и других, более поздних. В 1724 году на восток здесь прошла академическая
экспедиция Д. Миссершмидта, в 1733 году — академический отряд Второй Камчатской
экспедиции (Гмелин, Миллер, Крашенинников), в 1766 году — Э. Лаксман, в 1768
году — знаменитый П. Паллас. Несомненно, что первые землепроходцы прошли
здесь, по моей земле, гораздо раньше. Они лишь не оставили своих следов, их
стерло время.
Итак, отряд служилых
людей решил пройти, а может быть, пройти в очередной раз правый боковой приток
шириною около двухсот метров в устье, хорошо уже известного пути на восток.
Долина Курбы, куда они свернули с магистрального пути, с устья ничем не
отличается от того, что видели люди, двигаясь вверх по Уде. Но только с устья и
всего на пятнадцать километров все то же пологое степное пространство.
Километра по три в обе стороны от реки сухая долина. Слева сушь эта поднимается
на пологий склон, прикрытый сверху шапкой соснового леса. Справа, на
приподнятой, уходящей вдаль равнине настороженно замер вековой бор. Что за
пришельцы, зачем пожаловали? По степи расхаживают дрофы, в затихших старицах
копошатся, покрякивают утки, по мокрым берегам расхаживают цапли, в небе стоят
орлы-тор-бажины, сусликов, отбежавших от норы, высматривают. Из прибрежных густых
зарослей льются многоголосые птичьи трели. Серовато-белыми пятнами светлеют
вдали юрты бурят. Тишина, простор, первозданное богатство природы.
Выше по Курбе картина
изменилась сразу. Степь кончилась, горы сдвинулись и образовали узкую, хотя и
неглубокую долину, по которой среди облесенных сопок шла бурная прозрачная
вода. Зелеными воронками завивалась она на грозных перекатах и замирала
черными провалами в бороздах. Что на них делалось на закате солнца! Стоящие
лагерем на сухом песчаном берегу под кронами коренастых сосен люди видели, как
то и дело откуда-то с середины переката, прямо по поверхности, так и хочется
сказать — с визгом, неслась к берегу какая-то рыбешка. А за ней, мощно,
кругами разворачивая воду
в попытках схватить огромной черной тенью с красным отливом
гнался таймень. И там, и там «с визгом» бежали к берегу сорожки, харюзки. Сколько же
в реке тайменей! Такую картину чуточку и я застал в
детстве. А сколько другой рыбы! Стоит тихо, крадучись подойти к берегу и
заглянуть в воду, как тут же увидишь несколько ленков, харюзов,
а сорожки бесчисленным плотным косяком стоят вдоль берега в толще воды,
растопырив все свои «перышки». Здесь же, еще ближе к берегу, огибая все его
выступы, вытянулась струей и
медленно движется против течения
миллионная рать амуляшек — речных гольянов. Амуляшка — рыбка редкостно
красивая, величиной с мизинец, радужно-зелененькая, а по брюху две ярко-красные
полоски, и глаза такие же. При желании их просто рубахой можно наловить сколько
угодно. Но эту мелочь люди не ловят, крупной рыбы достаточно, и для добывания
ее у них есть серьезное орудие. С ним, путешествуя по рекам, они не расстаются.
Это острога. Ею можно добыть рыбу и днем, и особенно — ночью, если зажечь смолистый обломок и идти с ним по
берегу. Можно пристроить на лодку или плот, тогда рыбы добудешь еще больше,
ночью она не так боязлива. Хотя это опасно — может на перекат вынести, на камни.
Так можно рыбачить только в знакомом месте, на длинном, спокойном плесе.
Острогой добывали любую крупную рыбу, не считая уж налима, этот-то прямо для
остроги создан. Не боязливый, днем спит под корягой, толкни — голову высунет, а
то наполовину вылезет: в чем дело?
|