Вниз по Курбе
Автор: Семен Устинов
Около сорока лет прошло
с той поры, а я все еще радуюсь одной находке и жалею о скорой ее утрате. И
видятся мне теперь не только мое детство, но и другие, дальние картины...
Моя родная речка Курба,
правый приток Уды, протяженностью более ста километров, течет почти точно на
юг, и в конце концов воды ее — через великую Селенгу — попадают в Байкал.
Речка положила границу двум хребтам — Курбинскому и Улан-Бур-гасы, оба они в
северном конце подрезаются Туркой — прямым притоком Байкала.
К началу июня по Курбе
проходит весенний паводок, воды высветляются, прогреваются, и для нас,
десяти-тринадцатилетних ребят, начинается азартная пора — охота с острогой на
налимов. Самое время — середина дня, когда прямые лучи солнца не отражаются
бликами на поверхности и на глубине до метра хорошо видны всякие замоины, под
которыми прячутся налимы. Надо идти вдоль по берегу, иногда спускаться в
речку, если отмель, и оттуда с воды тыкать острогой под нависшие пластами
кочки — излюбленное место налимьих убежищ. Что острога — браконьерский способ,
никому тогда и в голову не приходило, да таковым она и не являлась. Рыбу
вывели другим, более простым способом — лесосплавом.
За заводской протокой,
под Бурятскими увалами, издали кое-где виднелась синева Братской — главной
протоки Курбы, мы называли ее еще Большой речкой. В детстве нас туда не
пускали, борозды на Братской бездонны, течение грозное, быстрое — утонете!
Кажется, я собирался в
шестой класс и часть Большой-Братской речки напротив нашего села Унэгытэя к
тому времени освоил, знал отмели и глубины (они и называются бороздами), тихие
и быстрые места, протоки и проточки. Знал, где искать налимов, а где есть
надежда поймать и харюза.
Помню, стоял тихий,
жаркий полдень. Я сижу на невысоком обрывистом берегу Большой речки, и передо
мною неширокая отмель. Дно песчаное, и крупные замоины я вижу даже отсюда. За
рекой на приподнятом сухом бугре растет боярышник и три-пять деревцев дикой
яблоньки. Мой берег голый, кочки одни с низенькой полуусохшей травешкой —
обитель многочисленных кузнечиков. Добраться бы к боярышнику, там таинственно,
изредка вскрикивает какая-то птица, густая колючая зелень, гнездо из веток
шарообразное. Но полноводна Большая речка, поплывешь — далеко унесет, да и
утонешь, чего доброго, ну ее. Чуть вдаль за рекой, в двух километрах голые
увалы, но вершины их заняты лесом. Отсюда склоны серые, а облесенные вершины
темно-синие. Еще дальше, на горизонте, причудливо ломаная линия скал, спина
Улан-Бургасы. Прошлой зимой мы с батей ходили туда, а после я и одни чуть не каждое
воскресенье с дробовичком бегал. Чудесные— яркие, высокие, ровные, гладкие —
сосны там, лес бескрайний.
Отмель, что напротив
меня, надо осматривать снизу по течению. Поднятую муть от «качания» уносит на уже
пройденный участок, да и налим, потревоженный, выскакивает чаще против
течения, хорошо виден. Есть, правда, хитрецы: покачаешь какую корягу, кочку
ли, сорванную половодьем с берега, а теперь полузамытую, муть поднимешь, а
налим тихонько выскользнет из-под нее и вниз в «дымовой завесе». Шагах в
двадцати от берега на глубине в колено из песка сантиметров на десять вниз по
течению полого торчит какая-то черная штуковина. Течение несет по ней песчинки,
они мелькают по глянцевой поверхности серыми полосками. У меня уже есть два
налимчика граммов по пятьсот, и я было прошел несущественное это для налима
укрытие, но оно привлекло внимание четкой правильностью формы. Я воткнул в
песок острогу, наклонился над водой и ясно увидел, что «штуковина» не
простая. Не без усилия вытащил из дна реки тяжелый, шестигранный продолговатый
предмет, в котором сразу узнал приклад ружья. На нем сохранился массивный
курок и часть ствола. Все металлическое сильно изъедено ржавчиной. Я мгновенно
понял, что ружье очень старое и принадлежало землепроходцу, с такими они были
на книжных рисунках. У нас, на нашей Курбе, которая приходит сюда из неведомой
глубины гор и лесов, были те древние люди?! Что могли они здесь делать? Я
читал, что шли они долинами больших, магистральных рек, на восток, но Курба-то
наша?!
— Наверное, утонул,
бедный,— повертев в руках ружье, решил батя.— Ценность для них это была огромная,
так просто не расстались бы. Речка-то раньше была — даже на моей памяти,
наверно, в два раза больше воды шло. Выронить могли с лодки, а то — с плота, на
чем плыли.
— Может, по льду шли,
провалился который, бросил, не до ружья было,— предположила мама.
|